Аббасзаде Гусейн - Просьба
Гусейн Аббасзаде
ПРОСЬБА
I
Давно кончился наполненный заботами день, отошел суетливый вечер, опустел
двор, разошлись по квартирам жильцы, и вступила в свои права мягкая осенняя
ночь. Все успокоилось; неподвижно застыли деревья; воздух, казалось, тоже
решил отдохнуть до утра.
И когда уже решительно все смолкло, раздался такой грохот, словно снаряд
разорвался или рухнула крыша, а следом за ужасающим грохотом взвился чей-то
крик, поднявший с постелей только-только уснувших людей. Проснулись все, от
мала до велика; перепуганные дети заплакали; взрослые выскочили на балконы и в
недоумении спрашивали соседей, что случилось. Хриплый крик сменился грубой
бранью. Кто-то, пересыпая свою речь матерными словами, орал: "Ах ты, развалина
старая!.. Ведь скоро сдохнешь... Как собака! Растащат твое добро, любой
возьмет, кому не лень! А ты над ним трясешься!.. Так пусть оно пропадет к
чертовой матери!"
И снова двор заполнили грохот и треск, сквозь которые прорывался
старческий слабый голос: "Бей, бей! Лучше мне умереть, чем видеть такой
позор!"
Бахман тоже проснулся и вслед за хозяйкой, тетушкой Гюляндам, выскочил на
балкон.
В этом небольшом дворике насчитывалось всего-навсего трое мужчин: старый
Гани-киши, слабый старческий голос которого, прерываемый криками какого-то
незнакомца, доносился сейчас из квартиры у самых ворот, инвалид войны
Аждар-киши, с протезом вместо ноги, и боцман Шамиль. Гани-киши и Аждара можно
было видеть по нескольку раз на дню, а вот боцман Шамиль был редким гостем во
дворе. Месяца два тому назад, поступив в медицинский институт, Бахман в
поисках жилья набрел на этот старый дом и встретил при входе во двор высокого
молодого мужчину в морской форме. Он-то и показал Бахману квартиру тетушки
Гюляндам. Так Бахман впервые увидел боцмана Шамиля, который, надо сказать, с
первой встречи произвел на него приятное впечатление. Тетушка Гюляндам
оказалась сговорчивой, в чем не последнюю роль сыграла ссылка Бахмана на то,
что именно этот моряк указал ему на ее квартиру; они быстро поладили насчет
цены за угол и условий проживания, и Бахман поехал в район за своими
немудреными пожитками, а когда вернулся, боцман Шамиль отплыл на своем корабле
в очередное плавание, которое продолжается обычно один-два месяца. Так что и
теперь во дворе осталось трое мужчин, считая и его, Бахмана. Двое были совсем
беспомощны. Старого Гани-киши кто-то ругал и, наверное, бил. Аждар, ковыляя на
одной ноге, метался по балкону, пытаясь заглянуть вниз и узнать, что там
творится, но что он мог поделать, кого защитить? И Бахман почувствовал, что
взоры женщин и детей обратились к нему.
Умудренная опытом, тетушка Гюляндам горестно всплеснула руками:
- Аллах милостивый, как ты допускаешь такое? Опять этот мерзавец Алигулу
заявился к несчастному старику!
Жалобные стоны Гани-киши потонули в потоке ругательств, затем послышались
звуки ударов.
- Бьет старика,- прошептала тетушка Гюляндам.
Бахман глянул в ее округлившиеся глаза и, не помня себя, ринулся вниз.
Действительно, здоровенный детина лет сорока, заросший сивой щетиной до
самых глаз, лохматый и нечесаный, в мятой грязной тенниске и в брюках
гармошкой, словно вынутых из-под пресса, куда их сунули в скомканном виде, бил
Гани-киши по лицу, а когда тот свалился, пиная, потащил по веранде, словно
мешок. Старик безвольно принимал удары, не в состоянии сопротивляться.
Бахман перехватил руку детины, повернул хулигана к себе:
- Ты что делаешь, негодяй? Как ты смел поднять руку
