Абрамов Александр - Бал
А. Абрамов
Бал
I
На Кутузовском проспекте, у Окружной железной дороги, между двумя
домами-гигантами есть скромный маленький сквер-цветник, один из самых тихих
в Москве. Здесь собираются обычно по вечерам жильцы соседних домов, а днем
сквер почти безлюден - редкие мамы с детскими колясками да еще более редкие
прохожие, присевшие отдохнуть на одной из пустых белых скамеек. Присел и я,
соблазненный тишиной и безлюдностью. Куда спешить одинокому человеку, когда
он не пышет здоровьем и живет на военную пенсию, не обремененный заботами о
потомстве, которого нет.
Рядом на скамейке сидела женщина, даже не взглянувшая на меня, когда я
присел в сторонке, - нестарая, даже моложавая, с хозяйственной сумкой,
стоявшей рядом, и пестрым зонтиком, кончиком которого она задумчиво и
небрежно что-то чертила на песке под ногами. Только-только прошел мелкий
дождь, и штрихи на сыром песке ложились глубоко и резко, отлично видные с
моего места.
"Мираж",- прочел я, потом появился вопросительный знак, и зонтик
крест-накрест зачеркнул это слово, а дамский сапожок на молнии, как
показалось, даже с какой-то яростью утрамбовал песок, стирая написанное.
Еще минута - и зонтик, словно не доверяя себе, начал новую экзерсицию.
"Сон", - начертил он и остановился. И снова возник вопросительный знак, и
опять сапожок затоптал буквы, а рука, державшая зонтик, замерла, не зная
или не решаясь написать что-либо другое, более точное и верное, о чем
настойчиво взывала мысль. На меня женщина по-прежнему не обращала внимания,
я видел ее только в профиль - каштановую прядку на лбу, выбившуюся из-под
цветастой косынки, упрямо сжатые губы и жесткий волевой подбородок.
Зонтик снова пришел в движение, начертил "Ме..." и остановился опять,
словно что-то мешало ему дописать это слово. "Мечта".- мысленно дописал я и
не ошибся. Минуту спустя дописала так и она. И вздохнула глубоко и жалобно,
как вздыхают, вспоминая о тяжелой утрате. Но вопросительного знака не
появилось.
Тут же она повернулась ко мне, и глаза наши встретились. Ничего я не
прочел в них, все написанное там было зачеркнуто, обращено вовнутрь, ни для
кого не предназначаясь. Да и смотрела она не на меня, а сквозь меня, как
смотрят, покупая газету в киоске и не видя лица киоскера.
- А что такое мечта? ~ вдруг спросила она.
Не ответить было нельзя при всей неуместности такого вопроса.
- Воображение, воздушный замок,- сказал я. - Во всяком случае, не сон.
Хотя помните: мечта - это сон упоительный...
- Упоительный, но не сон. А что?
-" Не помню семантики слова, сформулированной в толковых словарях, -
пояснил я, -но, может быть, так? Что-то несуществующее, нереальное, но
желанное и манящее.
Она по-прежнему глядела сквозь меня.
- Желанное и манящее. Но почему нереальное? Если мечта исступленная,
яростная, если она целиком поглотила вас, это уже реальность. Мир мечты
живет рядом, но не каждому дано войти в этот мир.
- Не знаю,- сказал я.
Согласитесь сами, что уличный разговор этот вовсе не был уличным
разговором, и едва ли было уместно обмениваться философическими раздумьями
случайно, в несоответствующем настроении и с незнакомым вам человеком.
Но я солгал. Я знал. Неожиданный разговор этот поднял сорокалетний
пласт времени, извлек из памяти нечто давно забытое, но драгоценное, как
сбывшаяся мечта, -которая тогда еще не могла сбыться. Мир мечты живет
рядом, сказала женщина, но не каждому дано войти в этот мир. Мне было дано.
Но не мог же я рассказать об этом первому встречному. И в
