Абрамов Артем & Сергей - Чаша Ярости - Мой Престол-Небо
Артем и Сергей Абрамовы
Чаша ярости: Мой престол-Небо
Анонс
Он жил - и тогда его называли по-разному. Иногда - Сын Человеческий,
иногда-Царь Иудейский, а иногда-и просто Учитель!
Он умер - и две тысячи лет Его именовали уже только - Спаситель.
Он вернулся-и что теперь?
Он вернулся. Вернулся в мир, где все, чему учил Он когда-то, обратилось в
прямую противоположность самого себя. Вернулся в мир, где Слово Его -
переврано, а имя Его - оболгано.
Он вернулся. Вернулся, чтобы хотя бы попытаться исправить то, что - Именем
Его - сотворили с миром люди. Вернулся - не на новое ли распятое?..
Об этом - роман "Чаша ярости", продолжение романа "Место покоя Моего".
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРОЛОГ
ИТАЛИЯ. РИМ, ВАТИКАН, 2157 год от Р.Х., месяц сентябрь
(Опережая события...)
Солнечный свет тщетно пытался пробиться сквозь разноцветные оконные
витражи, сквозь красные, синие, желтые, зеленые стеклышки, неведомым мастером
витражных дел сложенные в плоские и холодные картинки, изображающие каких-то,
наверно, великих и славных людей, но отнюдь не предназначенные для такого
низменного дела, как освещение комнаты.
Впрочем, то была не комната - зал, скорее, огромный и мрачный зал,
скрывающий в полутьме тяжелую старинную мебель, большие картины в тяжелых
старинных золоченых рамах на стенах, обитых тоже тяжелой и, не исключено,
собравшей всю вековую пыль материей, гигантский, темный ковер на полу. И только
крохотный кусочек поистине раблезианских размеров письменного стола был вырван
из темноты мягким светом низкой настольной лампы под стеклянным, работы Галле,
абажуром, и тем более странно смотрелись на черной от старости дубовой
столешнице нахально белая компьютерная пластиковая клавиатура и сам по себе
светящийся плоский экран монитора, на котором молниеносно возникали ровные
строчки латинского текста.
Текст профессионально быстро набирали тоже ясно освещенные руки, большие
мужские руки, ухоженные, с аккуратным маникюром на плоских фиолетовых ногтях.
На безымянном пальце правой сверкал массивный золотой перстень с черно-красным
камнем - рубином, похоже. И иногда в смешанном свете лампы и монитора возникало
лицо человека лет пятидесяти или чуть поболее; точнее возраст угадывался
трудно, потому что человек за компьютером был чернокожим, и сумрак плюс цвет
кожи легко прятали приметы возраста. Человек иногда останавливал полет пальцев
над клавишами и внимательно, сквозь сползшие с переносицы узкие очки без
оправы, вчитывался в набранный текст, что-то ему в нем не нравилось, он шевелил
толстыми губами, будто беззвучно правил себя, принимал исправленное и вновь
запускал летный механизм пальцев.
Он был один. Он работал. Он чувствовал себя защищенным темнотой и тишиной
зала от чьего-то бестактного вмешательства, а уж если без метафор -
вышколенностью своих секретарей был он защищен, поскольку те затвердили давно и
назубок: он один, он работает, это только его время, никому не положено на него
посягать...
И вдруг что-то все же отвлекло его от компьютера, он еще сам не понял -
что именно, он нервно огляделся по сторонам, пытаясь увидеть в привычной ему
темноте это неведомое "что-то", быть может, просто "глюк", как компьютерный:
ведь мозг - это тоже компьютер, он устает и частенько "глючит". Но известно:
хороший процессор не отвлекается на пришлые галлюцинации, он легко от них
избавляется и продолжает работать. А черный человек не смог продолжить. Он явно
любил сумрак и умел видеть в нем, и сейчас он нежданно и пугающе ясно увиде
