Аксенов Василий - Катапульта
Василий Аксенов
Катапульта
1
Я впервые видел Скачкова таким элегантным. Все на нем было
прекрасно сшито и подогнано в самый раз, а я выглядел довольно
странно. На мне были засаленные измятые штаны и зеленая
рубашка, которую я каким-то образом купил в комиссионке. Думал,
черт те что покупаю, а оказалось - самая обыкновенная зеленая
рубашка. Итак, грязные штаны и зеленая рубашка. В таком виде я
возвращался из экспедиции.
Поездка на теплоходе по этой тихой северной реке доставляла
нам обоим большое удовольствие. Мы прогуливались по палубе от
носа к корме и обратно по другому борту, приятно было.
Одного я только побаивался - как бы нам не вломили по
первое число. Прогуливаясь по палубе, я прикидывал, кто из
пассажиров мог бы нам вломить. Скорее всего это могли сделать
летчики - двое с желтыми погонами (летный состав) и один
техник-лейтенант. Да, это будут они.
Я оглянулся - летчики удалялись, помахивая фотоаппаратами.
Я посмотрел на Скачкова. Кажется, он и не думал об этом. Он был
невозмутим и спокойно рассказывал мне, а вернее - самому себе,
о своих творческих планах.
С него хватит. Это мне все церквушки в диковинку, а ему они
- вот так! По своей натуре он не научный работник, а скорее
художник. Конечно, древнее зодчество, фрески, прясницы, мудрая
простота, тра-та-та... Это много дает поначалу, но он не может
все время исследовать, он должен создавать. Ведь он художник, и
неплохой, скорее первоклассный.
- В Питере покажу тебе свою графику. Это что-то
необычайное, - сказал он, улыбаясь.
Мне нравится Скачков. Я понимал, что он над собой
издевается. Есть такие люди, что постоянно играют сами с собой.
Казалось, что для Скачкова его собственная персона
- только объект для наблюдений. Казалось, что все его
улыбочки и ухмылки относятся к нему самому: "спошлил", "ну
и тип", "разнюнился", "вот дает" и т. д. Скачков был спокоен и
ироничен. Я чувствовал, что это философ. Честно говоря, я
немного восхищался им и думал, что в дальнейшем буду таким, как
он. Прямо скажу - я совершенно серьезно относился к своей
зеленой рубашке. Скачков был старше меня на шесть лет. Мне было
двадцать четыре года, а ему тридцать.
Мы познакомились с ним в экспедиции. Он учил меня ловить
щук на спиннинг.
- Это же так просто, - говорил он. - Смотри! Бросаешь
блесну, - следовал размах и мастерский бросок,
- подождешь немного и накручиваешь.
Мне нравилась эта охота, интересно было смотреть, как меж
колеблющихся подводных стеблей появлялась серебристая блесна, а
за ней с грузной стремительностью летела щука. Потом Скачков
делал какое-то движение, и щука уже билась в воздухе словно
повешенная.
У меня не получалось. Мне казалось, что размахиваюсь я не
хуже Скачкова и накручиваю я точно как он, но, видно, все-таки
я делал что-то не так. Я вообще "неумека", как называли меня в
детстве. Я думал, что навсегда погиб в глазах Скачкова, потому
что мы каждый вечер охотились на щук и я за все время не поймал
ни одной. Наши лодки стояли в камышах, а над озером на холме
чернела церковь, построенная без единого гвоздя, а у подножия
холма в тихой заводи стоял наш катер. Мне казалось, что я смог
бы построить такую церковь, но разобраться в моторе катера было
мне не под силу.
Скачков посмотрел на свое отражение в стекле ресторана,
одернул пиджак и усмехнулся.
"Ишь ты, обарахлился", - казалось, говорила его усмешка.
Стекла ресторана полукругом выходили на нос теплохода. Я
увидел там внутри Зину. Она сервировала столы к обеду. Я
под
