Аксенов Василий - Второй Отрыв Палмер
Василий Аксенов
Второй отрыв Палмер
Почти весь 1992 год Кимберли Палмер провела в России, но к
осени прибыла в родной Страсберг, штат Виргиния. "Палмер
вернулась из России совсем другим человеком", - сказал аптекарь
Эрнест Макс VIII, глава нынешнего поколения сбивателей
уникальных страсбергских молочных коктейлей, которые -
сбиватели - хоть и не обогатились до монструозных размеров
массового продукта, но и ни разу не прогорели с последней
четверти прошлого века, сохранив свое заведение в качестве
главной достопримечательности Мэйн-стрит и привив вкус к жизни
у восьми поколений здешних германских херувимов; у-у-упс -
кто-то кокнул бокальчик с розовым шэйком, заглядевшись на
"авантюристку Палмер", переходящую главную улицу; "Never mind,
- воскликнул Эрнест. - Обратите внимание, даже походка другая!"
"Она там явно потеряла невинность", - шепнул какой-то
доброхот сержанту Айзеку Айзексону и чуть не заслужил пулю в
лоб, и заслужил бы, если бы у сержанта чувство долга не
преобладало над личными эмоциями. Между тем Палмер,
завернувшись в многоцелевой туалет от Славы Зайцева, пересекала
магистраль по направлению к "Хелен Хоггенцоллер Потери-Клабу",
из которого уже выскакивали дамы, чтобы заключить ее в объятия.
"Мне даже странно вас приветствовать, дорогие друзья", -
сказала Палмер на расширенном заседании клуба, где меж
керамических изысканностей теперь щебетали канарейки и сияющая
от гордости Хелен в сверхразмерной майке с русским двуглавым
орлом обносила гостей миниатюрными чашечками кофе-(!)-эспрессо.
"О, как странно, друзья, вернуться на родину, в этот тихий
городок после десяти месяцев в той невероятной стране!" Тут она
замолчала с широко раскрытыми глазами и как бы даже забыла о
том, что ее окружало в эту минуту. И дамы тоже расширили глаза
в немом благоговении.
Теперь в тишине долины Шенандоа этот десятимесячный
"русский фильм", словно "виртуал риэлити", включался в сознание
Палмер абсурдно перемешанными кусками, то по ночам на подушке,
то за рулем "Тойоты", то в супермаркете, то во время бега, то
перед телевизором, то при раскуривании сигареты - эта,
приобретенная в России, вредная привычка казалась чем-то вроде
инфекционного заболевания просвещенным жителям Виргинии - и
перекрывал собой полыхание "индийского лета", мелькание белок,
маршировку школьного оркестра, привычные телесерии, по которым
она, надо сказать, основательно скучала в России, пока не
забыла.
Вдруг она видела перед собой гигантскую торговую смуту
Москвы, кашу снега с грязью под ногами, а над головами
ошалевших от дикого капитализма ворон, женские кофточки на
плечиках рядом со связками сушеной рыбы, развалы консервов
вперемешку с дверными ручками, бутылками водки, губной помадой,
томиками Зигмунда Фрейда и Елены Блаватской. В глубоком сне
блики России, вмещавшие в себя нечто большее, чем чувства или
мысли, впечатывались в темноту, словно образы ее собственного
умирания.
Мезозойская плита российского континента пошевеливалась
медлительной жабой, метр в тысячелетие.
Встряхиваясь, она курила в спальне - только "Мальборо",
чья марка почему-то считалась в Москве самой шикарной, - и
снова кусками просматривала свой "фильм": драка вьетнамских
торговцев в поезде Саратов - Волгоград, крошечные и свирепые в
джинсовых рубашках со значками "Army USA", они прыскали друг
другу в лицо из ядовитых пульверизаторов и растаскивали
какие-то тюки; раздача гуманитарной помощи детям сиротского
дома возле Элисты, она туда приезжала в
