Алексеев Михаил Николаевич - Грозное Лето (Солдаты - 1)
Михаил Николаевич Алексеев
Солдаты
Роман
КНИГА ПЕРВАЯ "ГРОЗНОЕ ЛЕТО"
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Над Донцом висела реденькая пелена тумана. Недалеко, севернее, за
рекой, подернутые дымкой, проступали очертания Белгорода. Дремала война.
Редко и лениво ухали пушки, точно глубокие вздохи пробуждавшейся земли. В
маленьком окопе боевого охранения стояли два солдата. Один из них,
широкоплечий, смуглолицый, жмурясь от солнца и сдвигая черные брови,
всматривался за реку, в сторону неприятеля, и изредка что-то говорил своему
товарищу. Тот не отвечал. Это, очевидно, не нравилось смуглолицему, и он
сказал уже громче:
-- Аким, ты что, не слышишь?.. Почему не записываешь? Ерофеенко!..
-- Что?.. Ах, да... -- спохватившись, ответил Аким и торопливо поправил
очки на своем ястребином носу.-- Собственно, что ж тут записывать?
-- Как что? Не видишь -- минометная батарея!
-- Где это ты ее увидел?
-- Да вон же! Гляди прямо перед собой. Видишь -- рядом с кустарником
торчат стволы.
Аким посмотрел на кусты, видневшиеся сквозь пелену тумана, и неожиданно
рассмеялся.
-- Друг ты наш Уваров! Ну какая же это батарея? Эх ты, сапер-разведчик!
Макеты, брат, это, а не батарея! Неужели не видишь?
-- То есть... я не понимаю тебя, Аким.
Ерофеенко снова усмехнулся.
-- А тут и понимать-то нечего. Всмотрись хорошенько. Немцы вместо
минометов бревна выставили. Правда, немножко глуповато они поступили -- хоть
замаскировали бы для виду.
Пораженный, Уваров не мог оторвать удивленного взгляда от Акима. "Вот
он, оказывается, какой -- этот тихий, задумчивый, рассеянный и немножко
смешной Аким! Умница!.."
-- А почему ты такой невеселый, скучный? -- вдруг вырвалось у Якова.
Аким чуть заметно вздрогнул.
-- Ничего, Яша. Просто так... Наблюдай внимательно и записывай сам.
-- Странный ты какой-то, Аким. Не понимаю я тебя.
Аким не ответил. Продолговатое лицо его стало опять задумчивым. Кроткие
голубые глаза беспокойно поблескивали за стеклами очков. Он напряженно
всматривался за Донец, будто видел там то, что другой не мог заметить.
Уваров не стал мешать Акиму. Он начал старательно записывать данные
наблюдения в свой потрепанный блокнот. Лицо его все время морщилось. Огрызок
карандаша выскакивал из больших обожженных кресалом пальцев и то и дело
падал под ноги, в желтовато-серую грязь. Солдат с трудом нагибался, долго
отыскивал карандаш, чертыхаясь вполголоса.
Найдя карандаш, боец снова принимался писать. Грязные струйки пота
бежали по щекам из-под ушанки. Уваров растирал их рукой, забыв, что она вся
измазана химическим карандашом.
-- Так, -- говорил он. -- Два пулемета. Один станковый. Проволочное
заграждение в три кола. Но ничего, пройдем как-нибудь.
-- Не два пулемета, а три, -- неожиданно поправил его Аким, и Яков
снова с удивлением посмотрел на этого странного бойца, погруженного в
какие-то думы и вместе с тем успевающего заметить то, чего он, Уваров, не
мог обнаружить.
Уварову очень хотелось поговорить сейчас с этим солдатом, узнать о нем
побольше, но он боялся помешать Акиму.
Вынул кисет. Закурил. Раздувая ноздри, жадно вдохнул вместе с
горьковатым дымом махорки пряный, дурманящий воздух, напоенный речной
прохладой и здоровым сосновым запахом. Задумался. Уварова тревожил
неожиданный поворот в его фронтовой судьбе. Он до снх пор не понимал, почему
именно его выбрали из всего саперного батальона для участия в предстоящей
операции. Особых подвигов он как будто не совершал, да и наградами не богат:
только две потертые м
