Андреев Леонид - Красный Смех (Отрывки Из Найденной Рукописи)
Леонид Андреев
КРАСНЫЙ СМЕХ
ОТРЫВКИ ИЗ НАЙДЕННОЙ РУКОПИСИ
Часть 1
ОТРЫВОК ПЕРВЫЙ
...безумие и ужас.
Впервые я почувствовал это, когда мы шли по энской дороге,- шли
десять часов непрерывно, не останавливаясь, не замедляя хода, не подбирая
упавших и оставляя их неприятелю, который сплошными массами двигался
сзади нас и через три-четыре часа стирал следы наших ног своими ногами.
Стоял зной. Не знаю, сколько было градусов: сорок, пятьдесят или больше;
знаю только, что он был непрерывен, безнадежно-ровен и глубок. Солнце
было так огромно, так огненно и страшно, как будто земля приблизилась к
нему и скоро сгорит в этом беспощадном огне. И не смотрели глаза.
Маленький, сузившийся зрачок, маленький, как зернышко мака, тщетно искал
тьмы под сенью закрытых век: солнце пронизывало тонкую оболочку и
кровавым светом входило в измученный мозг. Но все-таки так было лучше, и я
долго, быть может, несколько часов, шел с закрытыми глазами, слыша, как
движется вокруг меня толпа: тяжелый и неровный топот ног, людских и
лошадиных, скрежет железных колес, раздавливающих мелкий камень, чье-то
тяжелое, надорванное дыхание и сухое чмяканье запекшимися губами. Но слов
я не слыхал. Все молчали, как будто двигалась армия немых, и когда кто-
нибудь падал, он падал молча, и другие натыкались на его тело, падали, молча
поднимались и, не оглядываясь, шли дальше,- как будто эти немые были
также глухи и слепы. Я сам несколько раз натыкался и падал, и тогда невольно
открывал глаза,- и то, что я видел, казалось диким вымыслом, тяжелым
бредом обезумевшей земли. Раскаленный воздух дрожал, и беззвучно, точно
готовые потечь, дрожали камни; и дальние ряды людей на завороте, орудия и
лошади отделились от земли и беззвучно, студенисто колыхались - точно не
живые люди это шли, а армия бесплотных теней. Огромное, близкое,
страшное солнце на каждом стволе ружья, на каждой металлической бляхе
зажгло тысячи маленьких ослепительных солнц, и они отовсюду, с боков и
снизу забирались в глаза, огненно-белые, острые, как концы добела
раскаленных штыков. А иссушающий, палящий жар проникал в самую глубину
тела, в кости, в мозг, и чудилось порою, что на плечах покачивается не голова,
а какой-то странный и необыкновенный шар, тяжелый и легкий, чужой и
страшный.
И тогда - и тогда внезапно я вспомнил дом: уголок комнаты, клочок
голубых обоев и запыленный нетронутый графин с водою на моем столике -
на моем столике, у которого одна ножка короче двух других и под нее
подложен свернутый кусочек бумаги. А в соседней комнате, и я их не вижу,
будто бы находятся жена моя и сын. Если бы я мог кричать, я закричал бы -
так необыкновенен был этот простой и мирный образ, этот клочок голубых
обоев и запыленный, нетронутый графин.
Знаю, что я остановился, подняв руки, но кто-то сзади толкнул меня; я
быстро зашагал вперед, раздвигая толпу, куда-то торопясь, уже не чувствуя ни
жара, ни усталости. И я долго шел так сквозь бесконечные молчаливые ряды,
мимо красных, обожженных затылков, почти касаясь бессильно опущенных
горячих штыков, когда мысль о том, что же я делаю, куда иду так торопливо -
остановила меня. Так же торопливо я повернул в сторону, пробился на
простор, перелез какой-то овраг и озабоченно сел на камень, как будто этот
шершавый, горячий камень был целью всех моих стремлений.
И тут впервые я почувствовал это. Я ясно увидел, что эти люди,
молчаливо шагающие в солнечном блеске, омертвевшие от усталости и зноя,
качающиеся и падающие,- что это безумные
