Библиотека в кармане -русские авторы

         

Ардов Михаил - Возвращение На Ордынку


Михаил Ардов
Возвращение на Ордынку
НА ПИРУ МНЕМОЗИНЫ
Хорошо тем, кто набрался еще в молодости ума и терпения, чтобы вести
дневник. Я дневника никогда не вел и теперь завидую тем, кто может заглядывать
в эти заветные тетради. Я безусловно в проигрыше. Вести или не вести дневник -
об этом и спорить не стоит. Но все-таки и у нас, людей без дневника, есть свой
шанс. Шанс этот - творческие качества человеческой памяти, ведь она, память
человека, и тем более память художника, устроена особенным образом. Многое
хранит она в подземелье своего подсознания. Чтобы она пробудилась, необходим
только достаточно сильный, достаточно яркий толчок.
Михаил Ардов - автор замечательных книг, широко известных и много
читаемых, он давно стал для меня одним из лучших прозаиков моего поколения.
Судьба была благосклонна к нему. Он вырос рядом с Анной Андреевной Ахматовой.
Он запомнил и воспроизвел в своей прозе многое из быта и бытия великого поэта
и великого человека. И вместе с тем Ахматова не стала его мономанией. Те, кто
читал "Легендарную Ордынку" ("Новый мир", 1994, No 4 - 5) и "Цистерну",
надеюсь я, согласятся с этим. Память у Ардова исключительная, но вместе с тем
это творческая память. Я бы сказал, что это не арифметика, а высшая математика
памяти.
"Записные книжки" Ахматовой, вышедшие этим летом в Италии по-русски,
запустили таинственный механизм Мнемозины. В мифологии древних греков
Мнемозина - богиня памяти. От Зевса она родила девять муз, девять камен, на
которых и зиждется искусство.
Надо отметить, что Ардов - истинный художник, замечательный стилист. Он
правильно поступил, сделав свою работу дискретной. Он разбил свое
повествование на микроновеллы, которые и соответствуют вспышкам творческой
памяти художника.
В ноябре 1993 года я прожил полторы недели вместе с Иосифом Бродским в
Венеции. Это было наше последнее свидание. За исключением сна, мы почти все
время были вместе. И вот я вспоминаю знаменитое старейшее кафе Венеции
"Флориан", расположенное на Пьяццетте, напротив собора Сан-Марко. На столике -
кофе, минеральная вода, разумные рюмки с алкоголем. Разговор зашел о книгах,
посвященных Ахматовой.
- Лучшее пока что - это то, что написал Миша, - сказал Иосиф.
- Ты имеешь в виду "Легендарную Ордынку"? - спросил я.
- Конечно.
Мне остается добавить, что я думаю точно так же.
Евгений Рейн.
В начале лета 1997 года со мною произошло чудо. Я получил толстую книгу в
белой бумажной обложке, на которой значится: "Записные книжки Анны Ахматовой
(1958 - 1966)" (Москва - Torino, 1996).
Не успел я раскрыть этот объемистый том, как в памяти с необычайной
ясностью всплыла такая сценка. Ахматова сидит в нашей столовой на Ордынке,
перед нею раскрытая книга. На переплете надпись - "Тысяча и одна ночь", но
типографского текста там нет. Анна Андреевна записывает имена людей, которые
придут к ней сегодня. А над этим списком - стихотворные строки и еще какие-то
записи. Я говорю:
- До чего же сложную работу вы даете будущим исследователям. У вас тут
стихи, телефонные номера, даты, имена, адреса... Кто же сможет в этом
разобраться?..
Ахматова поднимает голову, смотрит на меня серьезно и внимательно, а затем
произносит:
- Это будет называться "Труды и дни".
С того памятного мне разговора протекло тридцать с лишним лет. И вот
теперь все, что содержится в объемистой тетради "Тысяча и одна ночь" и во всех
прочих записных книжках Ахматовой, вышло из печати.
В одной из них я обнаружил такое суждение:
"Что же касается ме





Содержание раздела