Аренев Владимир - Немой Учитель
ВЛАДИМИР АРЕНЕВ
НЕМОЙ УЧИТЕЛЬ
Часть первая
Парило уже дней шесть; город ждал дождя, а унылые ватные тучи все никак не могли разродиться влагой.
Крестьяне недовольно зыркали на натянутую холстину неба и проклинали Дьявола, который украл дождь. Небу, впрочем, было все равно.
Зеленые побеги на огородах стали вялыми. Их листья обреченно опускались вниз, и от окончательного высыхания спасали только постоянные перебежки между колодцем и грядками — а много ли так набегаешь?
Крестьяне косились на пыльные городские стены, на высокую красную башню с извивающимся на ветру — когда и ветра то нету, словно на зло поникшим листьям — вымпелом, и тяжело вздыхали: «Праздник, вишь, у Короля. И то верно: что ему до наших забот? сынок вон вырос, надобно ему таперича учителя сыскать — такого, чтобы и на мечах прынца обучить мог, и манерам, и прочему высочайшему мастерству. Так что, стало быть, в одночасье празднует и подумывает о наставнике».
Но долго вздыхать времени тоже не было.
И только когда на вздрагивающем потемневшем небе раскрывал свои звездные глаза Тха Гаят, люди оставляли дневные заботы и выходили посидеть на разговорных бревнах, что лежали вдоль дороги к городу. Сидели, сложив на коленях натруженные, с потрескавшейся красной кожей руки, медленно говорили ни о чем, все чаще замолкая и поднимая взор к небесам.
Недосуг простому то человеку смотреть вверх, вся его жизнь сосредоточена под ногами: в земле, в воде, в листке зеленом, в дереве. Только вот и подымешь голову, когда небеса начинают вести себя, не как следуют, подымешь да взглянешь с укоризной: доколе будете испытывать нас? Доколе?!..
И знаешь ведь, что ответа тебе в жизни не дождаться, — а смотришь. Наверное, потому что более смотреть некуда и обращаться не к кому.
Король вспоминает о тебе лишь тогда, когда настает час сбора податей, а все остальное время — живи, чернь, живи, копошись у стен городских, только веди себя тихо мирно да вовремя плати за дозволение существовать. А настанет засуха — выкручивайся, как знаешь.
Молчали.
Старики сокрушенно комкали в ладонях седые бороды, чертили в дорожной пыли причудливые узоры размочаленными концами посохов, но… — что они могли сделать, старики? Помогали по хозяйству, чем возможно, но не воду же им таскать, а советом… Не было у них такого совета, чтобы у Дьявола дождь отобрать. И ни у кого не было.
Молчали.
Молчали мужчины, растерянно глядя на свои сильные, но беспомощные руки; молчали женщины, судорожно поглаживая по головам притихших, уморившихся детей; молчали псы, — только позвякивали цепями, — даже сверчки приумолкли, забившись поглубже в прохладные, но неотвратимо высыхающие норки.
Ночь душным маревом кралась за спинами и заглядывала в опустошенные лица.
Наверное, прийди беда чуть позже или чуть раньше, ничего страшного не случилось бы, но сейчас, когда в башне праздновали совершеннолетие принца, засуха стала катастрофой. Король одарил всех людей днем, когда в любом трактире, любой корчме можно было выпить и закусить задарма, в его счет; но одновременно ввел новый разовый налог — в связи с праздником.
Одарил медяком, потребовал золотой. И если принимать медяк ты был не обязан, то уж золотой, будь добр, выплати — выплати, смерд, по хорошему; сегодня Король щедр и снисходителен, а завтра все может измениться, да так, что взвоешь. Плати, смерд, плати!
Чем платить?..
— Сбегу, — сказал из темноты хриплый голос, и сидевшие рядом на бревне не сразу догадались: говорил никто иной, как Бнил. Тем более странно, — ведь была у Бнила и жен
