Арцыбашев Михаил - Роман Маленькой Женщины
Михаил Арцыбашев
Роман маленькой женщины
I
Торопливо ходили чиновники с бумагами и озабоченным видом; сторож
величественно разносил крепкий холодный чай; пишущие машинки трещали так,
точно целые десятки маленьких молоточков наперебой, азартно ковали крохотные
подковки, и каждый день Елена Николаевна со стремительной быстротой
выстукивала ловкими гибкими пальцами:
"Согласно отношению господина управляющего Чирковской транспортной
конторы, имеем честь препроводить копию с кассационной жалобы грузовладельца
Исаака Абрамовича Киршнера..."
Длинный белый лист как живой все больше и больше выползал из цепких
лапок машинки, и когда бумага, колыхнувшись, загнулась назад, Елена
Николаевна выпрямила опустившиеся от усталости слабые плечи и, взглянув
прямо перед собою в окно, задумалась.
За мутным стеклом тоненько тянулись вверх три березки, а за ними
высилась, казалось, до самого неба серая стена рояльной фабрики. Словно
черные коленчатые змеи, ползли по ней ржавые железные трубы.
День был солнечный, и в палисаднике было светло и красиво. Той особенно
трогательной, болезненно-робкой и хрупкой красотой, которая почти грустно
чувствуется только в больших городах, в жалких садиках и сквериках, этих
клочках природы, затерянных среди каменных стен, мостовых и грохота уличного
шума.
На тоненьких красных прутиках рябили наивные почки с белым детским
пушком. Сухие прошлогодние листья, как траурная кайма лежавшие вдоль стен и
дорожек, приподымались колкими иглами новой травы, зеленой, как изумруд. На
сырых дорожках отчетливо печатались чванливо-фигурные следы вороньих и
галочьих лапок. Стволы березок были свежи и чисты, точно кто-то только что
умыл их студеной водой из талого хрупкого снега. У самой стены, в углу, как
бы притаившись от всего света, еще стоял запыленный, насквозь ноздреватый
сугроб. Солнце светило прямо на него, и снег исчезал на глазах, пуская чуть
заметный дрожащий парок.
Неба не было видно из окна, но, должно быть, оно было чисто и голубело
так, что все тени казались легкими и голубоватыми. Порой на палисадник
налетали смеющиеся пятна и, быстро подымаясь по стене фабрики, исчезали
где-то вверху, давая знать, что высоко над городом, в голубеющем просторе,
точно паруса далеких счастливых кораблей, проплывают весенние облака.
В отворенную форточку вливался густой сочный воздух и до самого сердца
проникал неопределенной, радостно-грустной истомой. Елена Николаевна сидела
неподвижно, и на ее осунувшемся личике задумчиво светились большие, слегка
оттушеванные бледностью глаза. Она забыла о срочной работе, о черновике
присяжного поверенного Хлудекова, a между тем думала именно о нем, и перед
ее остановившимися глазами стояло лицо высокого холеного блондина с
подстриженной бородой и слегка капризными, чувственными губами. Она даже как
будто слышала его уверенный, подавлявший неуловимым оттенком презрительной
иронии голос, в котором так ярко и мягко вспыхивали особые нотки, когда он
говорил с Еленой Николаевной. Передавая ей свои бумаги, он всегда переходил
в тон фамильярно-дружеской шутки и тепло и загадочно смотрел в глаза, на
мгновение задерживая ее маленькую руку в своей холеной ладони. И когда глаза
его становились особенно проникновенно задушевны, Хлудеков всегда говорил,
капризно растягивая слова:
- Ску-чно, Елена Николаевна!.. Как это вы можете удовлетворяться такой
жизнью... Не понимаю я вас... Неужели вам не хочется иногда выскочить из
колеи, поступить по-своему, хотя бы всем напереко
