Арьев Андрей - Родом Из Немец
Андрей Арьев
"РОДОМ ИЗ НЕМЕЦ"
(О прозе Георгия Венуса)
"...Мир не может быть лучше, чем он есть на самом деле",- размышляет герой
повести Георгия Венуса "Солнце этого лета". Жизнь самого писателя показала,
что зато мир этот может быть хуже, чем на самом деле. И что слишком часто в XX
веке человеку приходится выбирать не между добром и злом, а из двух зол -
меньшее. Вместо того чтобы выявить и ощутить красоту нашего "лучшего из
миров", ему приходится ломать свою судьбу ради не им самим выкованных теорий и
слишком отдаленных целей.
Читая последние, написанные уже в куйбышевской ссылке, вещи Георгия
Венуса, трудно отделаться от ощущения, что потому именно они так красочны, так
мажорны, потому столько в них солнца, зелени, речных волжских просторов, что
всю эту прелесть и трепет естественной жизни писатель видит как бы в последний
раз, предчувствуя скорую тьму и небытие. "Кукушка в лесу считала дни - сколько
осталось ему до конца работы",- говорится в "Солнце этого лета" о композиторе,
сочиняющем музыку в счастливом уединении. На самом деле кукушка считала дни до
близкого уже "конца работы" - ареста - самого писателя. "Смотрите,- говорит
композитор,- как тянутся к окнам зеленые ветки. Смотрите, как первое золото
осени блестит на густом изумруде. Смотрите, как солнце, проплыв сквозь листву,
струится в окно, в мою комнату, в душу...Я никогда еще не жил такой полной
жизнью..." Радостная полнота жизни владеет героями повести настолько, что ее
героиня даже клопов называет "голубчиками"...
В поздних вещах Венуса явно господствует привлекательное ощущение
первичности материи, перед лицом которой сознание демонстрирует свою
раздражающую и досадную вторичность. Оно служит преимущественно идее
самоограничения и самовнушения, отрицая ценность единственного, из чего
исходит и на чем зиждется,- ценность человеческой жизни, ее уникальный, а не
тиражированный, опыт. "Не то, не то,- думает у Венуса композитор.- Я опять не
смог разомкнуть печальной мелодии прошлого".
Идея покорения природы и перековки человека в ней вложена в души героев
Венуса наперекор его собственной интуиции о том, что "мир не может быть лучше,
чем есть он на самом деле". Пафос искупительной жертвы сегодня ради
неосязаемого завтра владел не одним Венусом. Большинство художников той поры
соглашались с формулировкой пастернаковского лирического героя, принявшего как
должное:
Мы в будущем, твержу я им, как все, кто
Жил в эти дни. А если из калек,
То все равно: телегою проекта
Нас переехал новый человек.
Герои Венуса последних лет в этой надежде идут до самого края: они верят
даже в "садоводов" из НКВД. "Дичок перестал быть дичком, садоводы исполнили
свое дело",- говорится в рассказе "Возвращение" о вернувшемся с принудительных
работ молодом герое. Да и сам этот перековавшийся персонаж в высшей степени
характерен для литературы 1930-х годов: "А знаешь, отец,- улыбнулся Гриша,- мы
горю сейчас войну объявили". Вот уж, действительно, "блаженны нищие духом"!
Особенно в России. Не на них ли и атеистами ставка была сделана? На их
негордыню и небрежение разумом.
Между тем чаемого "нового человека" не появилось даже на горизонте. И
война была объявлена не горю, а счастью отдельной личности ради счастья тех
будетлян, которых никто и никак увидеть не сможет. Жестоким парадоксом
литературы тех лет как раз и является то обстоятельство, что, чем большим
интеллектом наделялась изображенная в ней личность, тем неизбежнее она
склонялась к самобичеванию и
