Астафьев Виктор Петрович - Награда И Муки (Публицистика)
Виктор Астафьев
Публицистика. Сборник "Награда и муки"
Награда и мука
К юбилею Пушкина
Пушкин все же человек "легкий". Он, как воздух, которым дышишь,
проникает во все сферы русской жизни и является живее всех живых в отличие
от юродивого, кровавого сатаны-вождя, о котором эти слова говорились.
Будучи однажды в Михайловском ранней весной, во время вешнего разлива,
когда цапли, только что прилетевшие в здешний лес, ремонтировали гнезда, я
все время ощущал присутствие Александра Пушкина, казалось, вот сейчас,
из-за ближнего поворота тропы вывернется он, улыбчивый, ясноглазый,
подбросит тросточку и спросит: "Откуда вы, милые гости?" и, узнав, что из
Сибири, звонко рассмеется: "Стоило в такую даль ехать, чтобы подивоваться
мною и усадьбою? Было бы чем!"
Мне порой кажется, что я даже слышу голос Пушкина - юношески-звонкий,
чистый, с убыстряющейся фразой так, что в конце он от нетерпения и напора
внутренней энергии сглатывает слова, вечно спеша к чему-то и к кому-то,
вечно гонимый мыслью, стихией кипящего внутри его слова и звука, подобного
никогда не остывающей, все в нем сжигающей лаве.
Я думаю, если бы Пушкина не убили, он все равно прожил бы недолго.
Невозможно долго прожить при таком внутреннем напряжении, при такой
постоянно высокой температуре, на которой происходило самосжигание поэта.
Говорят историки и очевидцы, что он мало спал, мало ел и все торопился. Дар
Божий, Великий дар даром не дается, он требует отдачи, как говорят о
современных, прославленных шахтерах, он, переполняя "запасники" поэта,
выплескивается "через край", движет и движет им, не давая покоя, заставляя
принимать муки человека с удесятеренными муками, восторгаться красотою, так
уж захлебываясь восторгом, и с каждым годом, с каждым днем подниматься
творческим порывом или стихией таланта все выше и выше в небеса, все ближе
и ближе к пределу, положенному разуму человека.
За пределы же, определенные Создателем, никому из человеков не дано
было подняться, но избранные допускались к Божьему престолу.
Пушкин был допущен. За это и муки принял, и радости, и страдания
изведал такие, каковых нам, простым смертным, не дано изведать, не суждено
пережить. Смерд, чернь не любит того, кто выше него взнимается, сдергивает
его с высоты наземь, светоносного посланника небес, пытается сделать себе
подобным, уложить его в землю рядом с собою, хотя бы мертвого, и таким
образом сравняться с ним, памятуя, слепо веря, что мертвые у Бога все
равны. Но за мертвым гением остается яркий след, и время, и пространство
пронизаны тем светом и теплом вспыхнувшей жизни, которая воистину
бесконечна оттого, что открытия и откровения, им сделанные, оставшись с
нами и в нас, делают человека лучше, чище и лик его высвечивают, и разум
его просветляют, и любовью к ближнему награждают.
Не вина Пушкина, Лермонтова, Шуберта иль Бетховена, что мы не
захотели, во благо себе, воспользоваться их Великим и бескорыстным
служением человеку, их муками и титаническими трудами, проложенной ими
дорогой к добру, все-то тянет нас на обочину, в темный лес, в лешачьи
болота.
Но если б не Пушкин, не Лермонтов и деяния десятков других творцов
слова с их врачующей и вразумляющей музой, если б не музыка Бетховена,
Шуберта, Моцарта, Чайковского, Баха, Верди иль Вагнера, не бессмертные
полотна Тициана, Рафаэля, Гойи, Нестерова иль Рембрандта, человечество
давно бы одичало, опустилось на четвереньки и уползло обратно в пещеры, тем
более, что его все время неодолимо тянет туда.
Ра
