Астафьев Виктор Петрович - Зрячий Посох
Виктор Астафьев
Зрячий посох
Мокро, снежно было, когда я провожал в последний путь своего старшего
друга, и все повторялась и повторялась в моей голове поговорка кафров,
которые, прощаясь, говорят: "Отныне у каждого из нас будет одним другом
меньше".
Я давно заметил, когда хоронят славного, доброго человека - испортится
погода: метет, крутит - не то скорбит природа, не то она хочет, чтобы
похороны были трудными, надолго запомнились бы и помаяли душу остающихся
жить.
Мокро, снежно и сейчас, когда я в деревеньке Быковке начинаю писать о
покойном друге, не решаясь поставить слово "воспоминания". Никогда и никаких
воспоминаний я не писал, точнее, таких вот скорбных воспоминаний, когда надо
ставить: "был", "жил", "говорил", потому как ни память, ни сердце не мирятся
с утратой и кажется, что может произойти чудо - на заснеженной дороге
появится моя маленькая жена с огромным рюкзаком на спине, принесет хлеба,
почту, и, быстро перебрав письма, я найду конверт, на котором ученической
ручкой будет написан полностью - обязательно полностью - обратный московский
адрес, и в уголке конверта как-то застенчиво и скромно будет стоять знакомая
фамилия. И я прочту письмо, обязательно большое, обязательно с юмором,
обязательно теплое и умное, написанное бегучим и в то же время аккуратным,
будто бы ученическим почерком...
Но дует ветер, хлещет мокрый снег - пришел циклон откуда-то с востока.
Вчера и позавчера он дул с севера - никакие циклоны не минуют Урал, они, как
беды, все вокруг него кружат, все по нему дуют и шарят, и весна никак не
может наступить, а уж начало апреля.
Сижу я в деревушке Быковке, на Урале, посредине России, в избушке,
занесенной до застрехи, смотрю на дома с дымом. Безлюдье-то какое! Об этой
деревушке, побывавши здесь, один знакомый поэт написал пронзительные строки:
Деревня Быковка. Россия.
Двадцатого века печаль...
Сижу я в этой деревне, где бывал накоротке мой друг, и так ему тут все
поглянулось, что мечтал он приехать сюда еще раз и на больший срок, подышать
тишиной, побродить по окрестным лесам, насладиться безлюдьем и поработать в
уединении.
Не довелось ему еще раз побывать в моей сирой, забытой Богом и людьми
деревушке. Не досмотрел, не доработал, не дожил, не отдохнул, отправился
туда, где "нет ни снов, ни стонов, ни болезней, а жизнь бесконечна".
Как все-таки несправедливо устроена эта самая наша небесконечная жизнь.
Сколько бесполезных, никому не нужных людей живет на свете, недоумков, хамов,
убийц, воров, дармоедов, рвачей, а хорошего человека вот нашла смерть,
измучила болезнью, иссушила в нем соки, истерзала страданием и убила. Неужто
это по-божески? - святой должен страдать за грешных, и грешные, видя муки
святого, должны терзаться и обретать его облик? Но что-то много страдают
мученики и мало действуют их страдания на человеческий мусор. Он чем был, тем
и остался...
С чего же и как все-таки начать?
Пожалуй, обычно - со знакомства. И не стану я бояться обыкновенных,
простых слов. Ведь он был (был! - как все-таки нелепо это!) - обыкновенным и
необыкновенно простым человеком. С этого и знакомство наше началось. Этим он
и покорил меня, это и сдружило нас.
Я учился на Высших литературных курсах в Москве и однажды, выйдя на
перерыв покурить, увидел среди оживленно и даже возбужденно беседующих
курсантов с поэтического семинара очень смуглого, мягкогубого человека с
проницательными и живыми глазами. Он торопливо курил папироску и говорил
одному из курсантов:
- Ну зачем эт
