Астахова Наталья - Погонщик Мулов С Бульвара Клавы
Наталья Астахова
Погонщик мулов с бульвара Клавы
Ну, давай поговорим с тобой о жизни. А значит, о любви. Сколько ее
осталось-то, жизни. А значит, любви. Нам бы еще жить. А значит, любить. А
мы уже говорим об этом. Как бы вспоминаем о прожитой жизни, а значит, о
любви. Или вспоминаем о будущем, мечтаем о нем. Ведь настоящего-то нет.
Пока говоришь о нем, оно уже стало прошлым.
...Воздух какой густой. Какой жаркий. Лопасти вентилятора нарезают его
ровными дольками, подбрасывают кусочки горячего воздуха, и тогда их,
похожие на драники, которые очень давно, в детстве, пекла мама, можно
глотать. Приготовленные вентилятором лепешечки воздуха почти безболезненно
проходят в горло, и можно сделать вдох. А потом вентилятор поворачивается
в сторону, и нарезанные им дольки воздуха никто не глотает, а воздух всей
жаркой массой наваливается на лицо, и тогда не продохнуть.
Вот уж не подумал бы, что умирать так жарко. Да разве раньше он вообще
думал об этом, мог подумать?
Как было бы хорошо, если бы отсюда - с раскаленной постели, - на
бульвар, в его зеленую тишину, в его воздух, отфильтрованный кронами
каштанов. Бульвар назывался мальчишечьим именем - бульвар Славы. Нет,
конечно же, он, как и все, понимал, что название не в честь какого-то
Славы, а имеется в виду высокое понятие. Но в применении к бульвару
выглядело это слово неполноценным, к тому же слава бывает разной, и худой
в том числе. Короче, название не нравилось.
Однажды для аквариума купил он водоросль. Даже не водоросль, а нечто
среднее между растением и животным. Оно фильтровало воду, пропуская ее
через себя. В зоомагазине не спросил, как оно называется, и дома не смог
сыну внятно объяснить, что же он купил. Сын назвал: Клава. Потом уже
узнал, что ребенок и на этот раз оказался прав. Водоросль называлась
кладофора. Почти Клава.
По дороге домой, нырнув с загазованного до рези в глазах проспекта в
чистоту и прохладу бульвара, он подумал, что здесь роль Клавы выполняют
деревья. И название пришло само. Изменилась лишь одна буква, но имя сразу
сделалось женским, а бульвар - еще родней. Только он один теперь знал его
настоящее имя.
Кажется, с тех пор и началось это. Два имени у бульвара и две жизни у
него, у...
...Доктор бородат, молод, крепок. Он считает мой пульс и качает
головой:
- Частит. Сильно. Давайте запишем. Имя, фамилия, возраст.
Я отвечаю. Доктор удивлен:
- Та самая?
О, народ нас знает, народ нас любит. Доктор - типичный представитель
широкой общественности, он напишет мемуары о последних минутах моей яркой
жизни. Кажется, уже начал, все пишет и пишет. И все спрашивает у меня, а я
послушно, как автомат, отвечаю, удовлетворяю его служебную
любознательность: два дня, сегодня - сильно, больно, да, сухо во рту,
горько, нет, не ела, не пила, не меряла. Не выдерживаю:
- Доктор, миленький, давайте все-таки попробуем меня спасти. А вдруг
получится. Тогда отвечу на все ваши вопросы.
Доктор покладист. Он убирает ручку, засовывает в карман бумаги,
пытается шутить.
Я его не слушаю, не с ним говорю. За окном моим - храм. Спасо-Троицкий
кафедральный собор. Летом в мои окна свободно залетают колокольный звон и
вспугнутые им птицы. Сейчас зима. Окна закрыты. Но звон слышен.
Праздничный. Сегодня Рождество.
Атеизм - самая жестокая из религий. Она оставляет человека наедине с
собой в не оставляет надежды на продолжение. Я - атеистка, безбожница,
обращаюсь к тому, кого нет, с придуманной мною молитвой. Боже милосердный,
говорю я, зачем тебе, в свет
