Бек Александр Альфредович - Последний Лист
Александр Альфредович БЕК
ПОСЛЕДНИЙ ЛИСТ
Рассказ
Из полкового сейфа принесли старую карту, склеенную из нескольких
листов. Развернутая, она оказалась не квадратом, а широкой полосой и едва
уместилась на длинном столе. Маленькая электролампочка, укрепленная на
потолке, ярко освещала бледную сетку топографических значков, кое-где
пересеченную линиями красного и синего карандаша. Карта звалась
стотысячной: одному метру соответствовало сто километров местности.
В дни битвы под Москвой полоса, разостланная на столе, именовалась
волоколамским направлением. Здесь дрались панфиловцы. Ныне, к годовщине
дивизии, они восстанавливали ее славную историю.
Многие из тех, кто собрался на этот вечер у командира полка Баурджана
Момыш-Улы, знали карту наизусть: на одном конце был район Волоколамска, на
другом - Москва.
Кто-то поднял свешивающийся край и удивленно спросил:
- Почему последний лист оборван? Почему здесь нет Москвы?
Все посмотрели на карту. Последний лист действительно выглядел
странно: от него осталась лишь узкая лента, приклеенная к соседнему листу.
Край был аккуратно обрезан, но в середине, где разными шрифтами
дважды повторялось слово "Крюково" - станция и село, бумага была порвана.
- У этого листа есть своя история, - сказал Момыш-Улы. - Разве она
вам не известна?
Он оглядел собравшихся широко расставленными черными глазами. Никто
не знал истории последнего листа. С разных сторон попросили:
- Расскажите!..
- Помните Сулиму, - спросил Момыш-Улы, - моего адъютанта? Он мог бы
рассказать... Какого числа мы получили приказ отойти на Крюково?
- Двадцать девятого.
- Да, двадцать девятого ноября 1941 года. В этот день Сулима принес
пакет: "Отойти, занять оборону в Крюкове". Я достал карту и не нашел
Крюково. Развернул новый лист... Ага, вот оно... И тут же, на этом же
листе, огромное средоточие топографических знаков - Москва. Надо было
намечать маршрут, давать распоряжения, а я смотрел и смотрел на
сбежавшиеся вместе квадратики, кресты, полоски, на явственно проступающие
ломаные и кольцеобразные просветы московских улиц.
Слышу, Сулима тихо говорит: "Батальоны ждут приказа, товарищ
командир". У этого голубоглазого парня была чуткая душа. Я взглянул на
него и увидел - он понимает меня. Я, как вам известно, казах, Сулима -
украинец. Ни один из нас не жил в Москве, но у обоих дрогнуло сердце,
когда на мой стол впервые как оперативный документ лег лист Москвы. Закрыв
рукавом Москву, я наметил маршрут и приказал собрать подразделения. Сулима
вышел, я принял руку и опять стал смотреть на карту. Достал курвиметр,
вымерил расстояние. От Крюкова до окраин Москвы всего двадцать с небольшим
километров. Вам, товарищи, известен закон командира: продумывать наихудший
случай. Что такое двадцать - тридцать километров? Один рывок - и бои на
улицах. Я сидел вот так...
Момыш-Улы показал, как он смотрел в этот день на карту. Подперев
опущенную голову руками, он уставился в одну точку, словно в глубоком
раздумье или горе. В черных блестящих волосах, упрямо непослушных
гребенке, замерли блики электричества.
Никто не кашлянул, не шевельнулся, никто не нарушил тишину.
- Так я сидел, - продолжал, выпрямившись, Момыш-Улы. - Сидел и
смотрел на выступающую с края огромную черную полуокружность. Все вы,
наверное, знаете, что это значит - представить себе врага на улицах
Москвы... Я смотрел и видел сваленные трамваи и троллейбусы, разорванные
провода, трупы красноармейцев и жителей на улицах, немецких лейтенантов со
ст
