Бенилов Евгений - Тысяча Девятьсот Восемьдесят Пятый
Евгений Бенилов
"Тысяча девятьсот восемьдесят пятый"
27 декабря
Он появлялся всегда в одном и том же обличье: учтивый человек средних лет в сером костюме и белой рубашке с галстуком. Дверь, через которую он входил, непременно открывалась внутрь. Он всегда начинал беседу пожеланием доброго утра -- даже если была полночь. Затем делал паузу для ответного пожелания и вдруг, указав на книгу в руках Эрика, произносил: "Что это у вас такое?"
И Эрик замечал, что на обложке книги стоит дата 1971! Или, может, 1953! А Человек В Сером Костюме доставал из серого кармана серую рацию и шептал в неё серые невыразимые слова, делавшие возможным (и даже вероятным), что через несколько минут придут сотрудники Комитета Политической Гигиены.
Придут и скажут Эрику: "Вы арестованы." Скажут без выражения, не вкладывая в свои слова эмоций. Или наоборот -- трясясь от ненависти к стоявшему перед ними врагу людей. А может -- с чувстом удовлетворения от хорошо выполненной работы.
Или -- со смехом радости по поводу нежданно подвалившей удачи.
Люди из КПГ и их слова всегда бывали разными.
Лишь Человек В Сером Костюме и его серый костюм всегда оставались одинаковыми.
* * *
Вздрогнув, Эрик раскрыл глаза и перевернулся на спину. Пружины в недрах кровати отозвались болезненным звоном. В комнате было холодно и душно -- сочетание, означавшее, что в кондиционере нужно менять фильтр.
Ветер и снег стучались в стекло окна, светать ещё не начинало. На дальнем конце постели неясной тенью возник Кот и негромко мяукнул. "Один ты меня любишь." -- ответил Эрик. Сверкнув бездонно-зелёными глазами, зверёк свернулся на одеяле в клубок и замурлыкал.
С Садовой ровным потоком просачивался гул машин.
Эрик нашарил под подушкой будильник и поднёс к глазам. Фосфоресцирующие стрелки тускло светились в темноте -- до звонка оставалось десять минут. Он положил будильник на кровать, медленно сел и спустил ноги на пол. Холодно ...
Гнусно ... Куда подевались очки? А-а, вот они ... Заранее зажмурившись, он зажёг бра над кроватью. Сделав щёлочки в веках, встал.
Где одежда?... Эрик поёжился от холода и побрёл к стулу у окна ... рваная рубашка, рваные тренировочные брюки ... Теперь что?... Он пошёл на кухню и переключил кондиционер на рециркуляцию воздуха. Поставил чайник на плиту и зажёг под ним конфорку.
Намазал последний кусок хлеба последними крохами масла и положил сверху последний ломтик сыра. Не дожидаясь чая, стал есть. Не забыть бы купить хлеб, масло и сыр в обеденный перерыв ... и заодно мясо, овощи и фрукты ... и рыбу для Кота ... и новые носки ... и запасной фильтр для кондиционера ... ха-ха-ха ... а ещё сандалии на лето ...
Засвистел чайник. Эрик выключил газ.
Если он доживёт до лета. А то ведь можно и не дожить. Ха. Ха. Ха.
Не до конца задушенное радио шептало сводку о состоянии Романова-старшего и здоровье Романова-младшего. Эрик плеснул сегодняшнего кипятку во вчерашнюю заварку и налил чай -- в воздухе запахло веником.
Потрескавшийся линолеум пола неприятно холодил правую ступню сквозь дырку в носке. Радио на стене перешло к самочувствию Романова-внука и настроению Романова-правнука. Неслышно ступая подушечками лап, в кухню вошёл Кот.
Снег и ветер кружились за окном в тщетном желании проникнуть внутрь. Чаинки кружились в жёлтой металлической кружке с обколотой эмалью. Кот печально смотрел в свою пустую миску. "Тебе утром не полагается, серый. -- напомнил Эрик, -- Да и рыбы всё равно нет." Выражение лица у зверька стало укоризненным, но он промолчал. Негромко гудел кондиционер,
