Биленкин Дмитрий Александрович - Голубой Янтарь
Дмитрий Биленкин
Голубой янтарь
Весь день море билось о берег.
Оно билось и тогда, когда в свете вечерней зари к нему вышли трое. К их
удивлению, накат волн оказался не таким мощным, каким он представлялся в
лесу, где еще издали был слышен мерный тяжелый гул. Прибой скорее гладил
песок, обращая его при откате в тусклое зеркало, в котором скоротечно
проступали краски заката, багрово-черного у дальней черты моря, тогда как
высоко над дюнами было светло и там, в поднебесье, отчетливо рдели похожие
на клинопись обрывки облаков.
Уминая песок, все трое двигались вдоль прибоя. Имена двоих - Гриднева и
Шорохова - многое могли сказать тем, кто следит за культурной жизнью, имя
Этапина, наоборот, любого оставило бы невозмутимым. Но и прославленный
ученый, каким был Гриднев, и весьма известный поэт, каким был Шорохов,
своим безмятежным отдыхом здесь, на этой благодатной косе балтийского
побережья, были обязаны Этапину, который в своем узком кругу был известен
скорее как организатор, чем коллега Гриднева. Из этого, впрочем, не
следует, что Этапин был чем-то вроде мальчика на побегушках у
знаменитости: он тоже имел научное звание, должность, заслуги.
И свое увлечение. Отставая на несколько шагов, он нагибался,
разглядывал выброшенные прибоем камешки, такие умытые и яркие, что ими
трудно было не залюбоваться, некоторые трогал короткими ухватистыми
пальцами, но чаще браковал, сочтя их недостойными шлифовального станка,
постоянная работа с которым плачевно отозвалась на состоянии косо
сточенных ногтей искателя. Опять же в своем узком кругу Этапин славился
как резчик, умеющий выявить красоту какого-нибудь с виду невзрачного
кремешка. Это его сближало с поэтом, по крайней мере так считал сам поэт,
который из-за краткости знакомства еще не смог составить о нем
определенного мнения.
Он сам и Гриднев, казалось, просто гуляли. Так это выглядело со
стороны, так они сами считали, ибо незаурядные люди, когда дело касается
их самих, думают как раз заурядно. В действительности их праздная
прогулка, что тоже обычно для таких людей, была неотличимым от работы
отдыхом или неотделимой от отдыха работой. Ученый отставал от поэта, но по
другой причине, чем искатель камней. У Гриднева, который так часто
будоражил мир неожиданными и, как показывало время, плодотворными идеями,
не было посторонних интересов, потому что его увлечением было все.
Неудивительно, что он и сейчас не просто любовался закатом. Ему не надо
было нагибаться, чтобы, подметив необычное у себя под ногами, впиться
дальнозоркими глазами в песок, где развертывалась поразившая его драма
жизни. Возможно, для энтомолога она не была таинством, но такой ее увидел
Гриднев. Он удивился, задумался, иначе, чем прежде, взглянул на море, что
в дальнейшем для всех троих имело немаловажные последствия. Таково уж
опасное свойство тех, кого, не различая оттенков, мы называем гениями.
Поэт, которого из-за мужицкой основательности фигуры редко принимали за
поэта, тоже был взволнован, только в отличие от ученого он не смог бы
сказать чем. Всем вместе и ничем в отдельности! Этим небом, в котором
темнели и тяжелели похожие на клинопись обрывки облаков; этим морем,
которое неустанно подкатывало к ногам вечно умирающие и вечно рождающиеся
строчки пены; этими соснами позади, чей ровный, как под гребенку, наклон и
в затишье напоминал о ярости морских бурь. Наконец, самой косой, где подле
черной ольхи серебрилась полынь, березу обнимал куст барбариса, неподалеку
от горных сосен ц
