Биленкин Дмитрий Александрович - Праздник Неба
Дмитрий Биленкин
Праздник неба
Снег во мраке белел, как шкура приникшего к земле зверя.
Это поразило Гордина. Всю долгую ночь снег был тусклым покровом, был
опорой для лыж, был вихрем, который сбивал воздух в колючее месиво.
Никогда в нем не было живой настороженности зверя, а теперь она была, или
чувства жестоко обманывали, чего Гордин не мог допустить, ибо привык
подчинять их строгой дисциплине рассудка.
Чтобы отвлечься и проверить себя, он глянул вверх. Вид морозного неба
был угрюм. Звезды не мерцали, оледенев, будто холод Земли простерся на
Млечный Путь. И хотя все было наоборот, Гордину показалось, что он стоит
под колпаком полярного насоса, который, испаряя тепло укутанного в одежды
тела, также мерно студит все дальние уголки Галактики.
Зябко передернув плечами, Гордин обернулся. Все было, как всегда.
Подслеповато желтели замороженные окна станции, а вокруг расстилалось
темное, без единого проблеска поле. Однако впечатление настороженности не
исчезло, наоборот. Едва различимый снег продолжал жить своей чуткой,
отдельной от человека жизнью. В нем все было ожиданием.
"Мерещится, - с неудовольствием подумал Гордин. - Сенсорный голод! Мало
впечатлений, однообразие, ночь... Надо возвращаться".
Он успел сделать всего несколько шагов.
- Не продолжай! - порывисто перебила девушка. - Хочу сама догадаться...
Недоуменно посмотрев, Гордин умолк. Она ничего не заметила. Подтянув
колени, она замерла, полулежа в уголке дивана. Ее глаза потемнели. Узкие
брючки натянулись, высоко открыв лодыжки. Указательный палец, требуя
сосредоточенности, коснулся губ. Гордин смотрел на нее со счастливой
оторопью восторга. Сквозь шторы пробивался далекий гул уличного движения,
и только он нарушал молчание комнаты.
- Знаю!
Гордин вздрогнул.
- Снег ожил. Да?!
- Да, - сказал он растерянно. - Но откуда...
- Оттуда! Продолжай. Как ожил? Вероятно, это было замечательно и ни
капельки не страшно.
- Еще бы, - Гордин подавил улыбку. - Страшна злонамеренность, а ее в
природе нет. Строго говоря, - поспешил он уточнить, - вспыхнуло обычное
полярное сияние. Но снег действительно ожил. До последней снежинки - весь!
Она, словно торопя рассказ, подалась вперед, и это подстегнуло Гордина.
- Знаешь, Иринка, - быстро заговорил он. - Никому не поверил бы, что
так может быть. Никому. Но так было! Сияние в полярных широтах не
редкость. Снег и раньше переливался, но... А тут - вся в сапфировых тенях
- шевельнулась равнина. Поползла. Это как... как сон детства, помнишь? Я
обмер, а потом закричал от восторга. Снег стал... То есть, конечно, это
был всего лишь беглый отсвет сполохов, но... Представляешь: снежная
равнина потягивалась так, что сугробы ходили серебристыми мускулами, то
вдруг замирала, а потом взблескивала сухой россыпью искр... Впрочем, что
я, совсем не так! Снег у меня похож на шаловливого котенка...
- А это был зверь, - тихо сказала девушка.
- Именно! Огромный, потягивающийся, такой, знаешь ли, с полконтинента,
очень чужой, изумительный зверь. И добродушный. Он... радовался свету! И
опять не то... - Гордин сморщился. - Не могу этого передать, не могу!
- Ты очень хорошо рассказываешь, - сказала она убежденно. - Я вижу все
это. Слова - неважно...
- Нет, нет. Все бледно, вычурно, плоско... - Гордин вскочил и зашагал
по комнате. - Как скуден наш язык! Небо... А, все чепуха, что об этом
пишут! Был праздник, не наш, природы; это трудно вместить. Мне хотелось
петь - мне! - он с недоумением покачал головой. - Как я жалел, как
