Биргер Алексей - Богомол 03
Алексей БИРГЕР
ИГРА С ДЖОКЕРОМ (БОГОМОЛ-3)
У Черного дьявола стать неплоха,
И в бою он будет хорош,
Но я на Красного петуха
Истратил последний грош!..
И в этой земной юдоли греха
Позвольте вам дать совет:
Ставьте на Красного петуха —
Надежнее ставки нет!..
Александр Галич.
— Вы всегда курите перед сном, старый петух?
— Всегда, молодой бойцовый петушок.
Чарльз Диккенс. Посмертные записки Пиквикского клуба.
ПРОЛОГ
Это было одно из тех видений, которые преследуют всю жизнь, возвращаясь и во
сне, и наяву — яркое воспоминание, захлестывающее разум, словно резкой волной
прибоя: обрушивается, накрывает с головой, волочет куда-то по мелкому щебню, и
теряешь всякую ориентацию в пространстве…
Две детали одновременно виделись крупным планом: лицо паренька, падающего на
заточку, нацеленную в нижнюю часть его живота, и сама заточка, невообразимо
крупная в этом приближении, в этом сдвиге памяти, заново охваченной все тем же
ужасом — будто опять ей было четырнадцать лет, и опять она видела все
происходящее из-за сложенных друг на друга бетонных плит и труб, которым
предстояло лечь в основание нового дома, возводимого на этом пустыре…
Лицо и заточка заполняли весь экран памяти: так в кино порой, при быстром
монтаже чередующихся крупных деталей, тебя начинает затягивать в иной мир, мир
чудовищно искаженных пропорций и объемов, которые благодаря искусству режиссера
становятся для тебя реальнее реально существующего мира. Ей припомнился какой-то
фильм про самураев, который она смотрела приблизительно тогда же, в
четырнадцатилетнем возрасте; «дети до шестнадцати лет» не допускались, но она
умудрилась просочиться, ведь ей было очень интересно все, связанное с Японией,
она уже начала заниматься в секции восточных единоборств — так тогда именовались
секции карате, ещё не разрешенного окончательно после запретов на излете
Советской власти… Был в этом фильме потрясающий кадр: огромный, во весь
широкоформатный экран, глаз, в который вонзалась стрела, и глаз вытекал вместе с
кровью… Она тогда ахнула и вжалась в кресло.
Да, она тогда была непривычна к убийствам, к насилию и жестокости. Теперь она
этого и в жизни наелась досыта, так что киношной кровью её тем более не
прошибешь. Но в то время…
Невысокий, ладно скроенный, вихрастый паренек (его волосы были такими светлыми,
что в определенном освещении казалось, будто в них есть седые пряди — у него и в
школе была кличка «Седой») опять и опять падал на заточку, и она опять и опять
подавляла свой крик, потому что знала: если её обнаружат за бетонными плитами,
ей не поздоровится.
Убившие паренька были на все способны. Они нарушили правила честной игры.
Паренек вышел в круг, встал напротив их главаря, вынул самодельную финку.
Паренек был рукаст, и рукоятка его финки была не обмотана изолентой, а аккуратно
набрана из полупрозрачных разноцветных колечек, отлично подогнанных друг к
другу. То, что у паренька была финка, вовсе не значило, что он тоже был из
отпетой шпаны: в те времена в их районе, заводском предместье Самары (тогда ещё
Куйбышева), считалось хорошим тоном иметь при себе «туристские» или, ещё лучше,
самодельные ножи. В «землю» (или в «город» — эта игра называлась по-разному) ими
играли намного чаще, чем дрались.
Это не значит, что паренек не мог за себя постоять. Он был ловок и жилист, и
фамилию Жилин носил недаром, у него были те врожденные ловкость и быстрота
реакций, против которых даже у Гузкина, ставшего к своим двадцати годам матерым
уголовником, ш
