Богомолов Н А - Любовь - Всегдашняя Моя Вера
Н.А.Богомолов
"Любовь - всегдашняя моя вера"
Михаил Кузмин немало написал в своей жизни: одиннадцать сборников
стихотворений, девять небольших томов прозы, отдельно изданные пьесы и
вокально-инструментальные циклы, разбросанные по разным газетам и журналам
статьи о литературе, театре, музыке, живописи, переводы в прозе и стихах.
Это дополняется большим архивом, где хранятся восемнадцать томов дневника за
четверть века, записные книжки, черновики, обширные эпистолярные комплексы,
ноты, выписки из разных книг.
Теснейшим образом Кузмин был связан со всей культурой начала века и
двадцатых годов. Без обращения к его имени не обходятся исследователи
творчества Блока, Брюсова, Вячеслава Иванова, Гумилева, Ахматовой,
Мандельштама, Хлебникова, Цветаевой, Пастернака, Маяковского, Вагинова,
обэриутов {1}; оно непременно будет присутствовать в биографиях Сомова,
Судейкина, Сапунова, Мейерхольда, в описаниях самых различных театральных
предприятий. Включая имя Кузмина в перечисленные ряды, мы непременно увидим
рефлексы соседствующих явлений и на его собственном творчестве, на его
собственной жизни. Одним словом, материалов для изучения и осмысления, как
кажется, более чем достаточно. И все же любой ученый, берущийся писать о
Кузмине, обязан, хотя бы и не произнося этого вслух, признать, что очень и
очень многого он еще не знает.
Своеобразным символом загадок ж_и_з_н_е_н_н_ы_х стал надгробный камень,
где указана неверная дата рождения, а загадок т_в_о_р_ч_е_с_т_в_а - судьба
произведений, писавшихся в тридцатые годы, от которых до нас не дошло
буквально ничего.
И при этом следует помнить, что личность и творчество Кузмина связаны
между собою на редкость тесно даже для той эпохи, в которую он жил и которая
настаивала на единстве жизни и поэзии. Детские и юношеские увлечения,
известные только самому поэту перипетии жизни, вкусы и пристрастия,
прихотливые изгибы настроения создают особую атмосферу всего творчества.
Читатель и исследователь должны принять это как аксиому. Не зная
подробностей, всякий читающий Кузмина оказывается поставлен в положение его
доверенного друга, посвященного в интимную и интеллектуальную жизнь автора.
Конечно, далеко не все мы ныне в состоянии разгадать и рассказать,
однако создать некоторое представление о Кузмине как человеке и творце -
вполне возможно {2}. И наш рассказ должен неминуемо включать в себя хотя бы
краткое повествование о жизни, а не только о поэзии, тем более что жизнь
Кузмина нередко превращалась в легенду, не только фиксируемую
современниками, но и охотно, с полным доверием пересказываемую доверчивыми
авторами книг, выходящих в наши дни {3}.
1
Мемуаристы оставили нам немало описаний внешности Кузмина, дающих не
только выразительный портрет, но одновременно и раскрывающих психологический
мир поэта.
Вот один из наиболее ранних - не по времени создания, но по хронологии
жизни Кузмина: "Из окна бабушкиной дачи я увидел уходивших дядиных гостей. Необычность одного из них меня поразила: цыганского типа, он
был одет в ярко-красную шелковую косоворотку, на нем были черные бархатные
штаны навыпуск и русские лакированные высокие сапоги. На руку был накинут
черный суконный казакин, а на голове суконный картуз. Шел он легкой
эластичной походкой. Я смотрел на него и все надеялся, что он затанцует.
Моих надежд он не оправдал и ушел, не протанцевав" {4}.
Примерно того же времени - описание А. М. Ремизова: "Не поддевка А. С.
Рославлева, а итальянский камзол. Вишневый бархатн
