Богомолов Владимир - Сердца Моего Боль
Владимир Богомолов
"Сердца моего боль"
Рассказ
Это чувство я испытываю постоянно уже многие годы, но с особой силой - 9
мая и 15 сентября.
Впрочем, не только в эти дни оно подчас всецело овладевает мною.
Как-то вечером вскоре после войны в шумном, ярко освещенном "Гастрономе" я
встретился с матерью Леньки Зайцева. Стоя в очереди, она задумчиво глядела в
мою сторону, и не поздороваться с ней я просто не мог. Тогда она присмотрелась
и, узнав меня, выронила от неожиданности сумку и вдруг разрыдалась.
Я стоял, не в силах двинуться или вымолвить хоть слово. Никто ничего не
понимал; предположили, что у нее вытащили деньги, а она в ответ на расспросы
лишь истерически выкрикивала: "Уйдите!!! Оставьте меня в покое!.."
В тот вечер я ходил словно пришибленный. И хотя Ленька, как я слышал,
погиб в первом же бою, возможно не успев убить и одного немца, а я пробыл на
передовой около трех лет и участвовал во многих боях, я ощущал себя чем-то
виноватым и бесконечно должным и этой старой женщине, и всем, кто погиб -
знакомым и незнакомым, - и их матерям, отцам, детям и вдовам...
Я даже толком не могу себе объяснить почему, но с тех пор я стараюсь не
попадаться этой женщине на глаза и, завидя ее на улице - она живет в соседнем
квартале, - обхожу стороной.
А 15 сентября - день рождения Петьки Юдина: каждый год в этот вечер его
родители собирают уцелевших друзей его детства.
Приходят взрослые сорокалетние люди, но пьют не вино, а чай с конфетами,
песочным тортом и яблочным пирогом - с тем, что более всего любил Петька.
Все делается так, как было и до войны, когда в этой комнате шумел, смеялся
и командовал лобастый жизнерадостный мальчишка, убитый где-то под Ростовом и
даже не похороненный в сумятице панического отступления. Во главе стола
ставится Петькин стул, его чашка с душистым чаем и тарелка, куда мать
старательно накладывает орехи в сахаре, самый большой кусок торта с цукатом и
горбушку яблочного пирога. Будто Петька может отведать хоть кусочек и
закричать, как бывало, во все горло: "Вкуснота-то какая, братцы! Навались!.."
И перед Петькиными стариками я чувствую себя в долгу; ощущение какой-то
неловкости и виноватости, что вот я вернулся, а Петька погиб, весь вечер не
оставляет меня. В задумчивости я не слышу, о чем говорят; я уже
далеко-далеко... До боли клешнит сердце: я вижу мысленно всю Россию, где в
каждой второй или третьей семье кто-нибудь не вернулся...
1963 г.
