Болотников Сергей - Плохая Земля
Сергей Болотников
Плохая земля
Пятнадцатого мая в 3.17 дня Виталий Петрович Красильников с размаху воткнул
ржавые острия своих древних вил в неподатливую сухую землю. С трудом разогнулся
и гулко выдохнул, стянул потемневшую от пота рваную бейсболку, вытер ею потное
лицо. Солнце, доселе пассивно роняющее жар на окрестности, обрадовалось и
попыталось нанести удар по непокрытой голове. Не вышло - бейсболка была
водворена на прежнее место.
В отдалении на реке играло марево, причудливо искажало тот берег, и казалось,
что речка, изменив всегдашнее положение дел, потихоньку течет вверх. Выглядело
это так явственно, что Красильникову до жути захотелось пойти и окунуться в этом
потоке. Не смущали даже две фигурки рыбаков, сидевших как под глубоким слоем
воды на дне.
Сбоку, через сетчатый поржавевший забор, в тени единственного нормально
выросшего на каменистой почве яблоневого дерева спокойно дремал сосед
Красильникова - старый дед по фамилии Хорьков. Грядок у него не было, росла лишь
вечная сорная травка, и потому пенсионер мог сколько угодно просиживать в
древесной тени и поглядывать на Виталия Петровича.
У того грядки были. И этим безумно жарким маем он, ворча сквозь зубы
непристойные ругательства, наяривал на своих высохших от недостатка влаги шести
сотках. Три грядки он уже вскопал, еще три каменистой пустыней Сахарой ожидали,
когда лопата дойдет и до них.
-Халявщик старый, - процедил мрачно Красильников, оглядывая вольготно
расположившегося в шезлонге соседа, - что тебе не копается? Старики ведь любят
возиться с землей. У них, почитай, одна радость - ее, родимую, переворачивать.
Дед не шевелился, похоже, дремал. Идеально голубое небо отказывалось нагнать
хотя бы пару облачков. Оно было чистым, еще не выцветшим.
Красильников плюнул и, достав лопату, поплелся к оставшимся каменистым
пустыням. Еще два часа, мрачно сцепив зубы, он толкал острием неподатливую
почву. Переворачивал с натугой и наблюдал, как от жаркого солнца прячутся
выкопанные на поверхность дождевые черви.
В стороне грохотало четырехполосное шоссе, и стойкий аромат тины с реки иногда
перебивался свежими выхлопами дизельного топлива от тяжелых фур, то и дело
снующих по асфальтовой полосе.
Красильников шума не слышал. Он привык, как привыкают к морскому прибою и
шелесту вентилятора.
Деревья здесь не росли - почва была плохой. Сколько их ни поливали, ни
окапывали и окучивали, ни красили побелкой - все равно засыхали и оставались
стоять укоризненными памятниками нерадивым хозяевам. Исключение составляла
вышеназванная яблонька у Хорькова, и старик иногда шутил, мол, особый сорт,
родственник тундровых растений.
Плохая была почва, что уж тут. Проклятие местных садоводов.
Вот и у Красильникова на участке, кроме убогого дачного домика, не росло ни
куста. И спасительной тени, соответственно, не было.
Хватило его на две грядки из трех. Сердце уже стучало как сумасшедшее. Солнце,
наклонившееся к горизонту, выглядывало из-за плеча, но ни в кое мере не убавило
своей мощи.
Со вздохом он отложил лопату. Затем снова взял ее и отнес в дачный домик, где
за неимением сарая хранился весь садовый инвентарь. Искоса глянул на соседский
участок, но старика там уже не было. Вволю подремав в теньке, тот уполз в свою
крашенную синей краской хибару с забавной резьбой на ставнях.
Красильников подошел к вилам, тщательно обходя грядки (за неимением места те
теснились так плотно, что ходить приходилось по дорожкам шириной сантиметров в
десять). Выдернул их с
