Бондарев Юрий - Клара (Рассказ Художника)
Юрий Бондарев
Клара
Рассказ художника
Посвящается дочери Кате
Моя профессия заставляет меня разъезжать по всей стране. Я люблю
сходить ночью на маленьких лесных станциях, стоять на безлюдной платформе,
слушать отдаленные вздохи уходящего паровоза. Леса спят, и эхо гулко
катится по просекам, как в пустых коридорах.
Я люблю шагать по темному лесу и слушать его шорохи, сонные вскрики
птиц, попискивание куликов на близких озерах, потом шагать по мягкой
пыльной полевой дороге и видеть далекие огоньки на косогорах. Летом они
кажутся теплыми, осенью мерцают и дрожат на ветру. Тогда Орион всю ночь
горит над лесами в черных омутах глухих озер.
Обычно я поселяюсь на все лето до осени в деревне. Каждое утро встаю на
заре и целый день брожу по полянам и лугам.
Я испытываю волнение, когда сумерки застают меня вдали от деревни, на
покойных лесных озерах. Я вижу, как рождается ночь. Синий густой сумрак и
туман ползут из неподвижной чащи деревьев на воду, и озера засыпают. На
западе красноватый отблеск еще теплится, светится возле камышей, а с
востока быстро надвигается темнота. И в притаившейся студеной воде уже
плавают зеленые звезды. Становится сыро и очень тихо. Только иногда,
мелькнув мимо угасающей над лесом поздней зари, на озеро со свистом, с
плеском садится стая диких уток.
Я люблю проснуться на сеновале, где я обычно сплю, глубокой ночью,
почти перед самым рассветом. Мне зябко, я прислушиваюсь и чувствую - в
тишине кричат сверчки, к заре похолодало, щели в крыше полны лунного
света, и сквозь раскрытый чердак сильно тянет из сада росистой свежестью.
Облитый луной, он словно стынет в синем дыму.
Без всего этого, мне кажется, я не могу жить и летом всегда работаю в
деревне.
И вот однажды мне пришлось поехать не в деревню, а на юг, в санаторий,
отдыхать, на прекрасный юг с его жарой, декоративными пальмами и душными
бархатными ночами, где нет ни горького запаха кашии на полянах, ни
холодных лесных озер, в которых на закатах бьют хвостами пудовые щуки.
Здесь мне нравится и пленяет только море. Это удивительное зрелище.
Утром оно лиловое, гладкое как стекло, над ним подымается легкий парок;
днем оно ослепительно нежное, синее, вечером быстро темнеет, на горизонте
подолгу пылают огромные пожары и тают дымки пароходов, уходящих в этот
огненный закат.
Однако мне было скучно на юге, не хватало тут северных лесов, и был я
точно одинок без них. И никак не работалось.
Однажды утром я встал в плохом настроении. Вся палата была залита
горячим солнцем, слабый ветерок играл белой занавеской на балконе. Я долго
валялся в постели и смотрел на мольберт: вчера начал писать вечернее море.
Но этот этюд мне совсем не понравился в то утро, я закурил и подумал
сердито: "Надо уезжать, это безобразие!"
Вдруг я услышал будто шелест крыльев, и показалось: что-то черное
взъерошенным комом упало за тюлевой занавеской балкона.
Я удивился и вышел на балкон. На перилах сидела нахохлившаяся ворона и
одним глазом смело и внимательно поглядывала на меня. С какой целью она
прилетела сюда, было неизвестно. Внизу зеленел санаторный парк, пальмы и
кипарисы, за ними - море и пляж, усыпанный телами загорающих: везде был
солнечный простор.
- Ты зачем? - сказал я, но ворона ничуть не испугалась моего голоса,
взглянула любопытно другим глазом и, кивнув мне, произнесла, вроде
знакомясь; "Кла-ра!"
Тогда я усмехнулся, подошел ближе, ворона продолжала сидеть на перилах,
только опять нагнула голову; и я, протянув руку, погладил ее.
- Иш
