Бондарев Юрий - Родственники
Юрий Бондарев
Родственники
1
Он открыл глаза, увидел чужую комнату, до горячей духоты нагретую
солнцем, и почувствовал, как потное лицо овеивало слабым дуновением
воздуха. В раскрытое окно тек сухой жар июльского утра. Прямо над головой
на самом солнцепеке, за подоконником, постукивали когтями по карнизу сизые
голуби и в поисках тени заглядывали в комнату. Потом он услышал, как
где-то в глубине двора с напором зашелестели струи воды о листву,
невнятные послышались голоса, заработал на холостых оборотах мотор
поливальной машины.
"Что это, где я? - подумал Никита, вытирая испарину на груди. - Я не
дома? Мама умерла - и я здесь?.."
Во время сна ему припекло голову, звенело в ушах, и была неприятная
расслабленность в замлевших мускулах: он спал всю ночь в неудобном
положении, лицом вниз, сжав руки на груди. Весь мокрый от пота, Никита с
отвращением сбросил прилипшую к телу простыню, опустил ноги с дивана и
огляделся.
В комнате этой, видимо, не жили давно: старые обои дожелта выгорели,
было не прибрано, тесно от потертых кожаных кресел, от просиженных стульев
меж расставленных по стенам тумбочек, от неуютных, загромоздивших углы
книжных шкафов; пахло от дивана теплой и горьковатой пылью.
А незнакомая квартира за дверями, казалось, была выжжена горячим
солнцем: было уже полное утро, но никто не стучал, не входил к нему. И
все-таки там, за дверью, кто-то затаенно и тихо сейчас передвигался в
коридоре, шепотом разговаривал по телефону, и Никита догадывался, что
шептались, говорили о нем, о смерти матери, и растерянно взглянул на себя
в зеркало над диваном.
В пыльной желтой его глубине замерло бледное, заспанное лицо с красной
на щеке полосой от подушки, серые глаза всматривались вопросительно.
Никита провел по щекам пальцами и отдернул руку.
Он представил, что такое же выражение, наверно, было на его лице и
вчера, когда после приезда из Ленинграда он сидел за столом в окружении
незнакомых, сочувствующих ему людей, когда, на чей-то вопрос глухо
ответил, что мать в больнице ничего не просила, даже не жаловалась на
боли, хотя умирала в сознании.
И по тому, как они подолгу, с горьким участием смотрели в его сторону,
он подумал, что все эти люди, скованно ужинавшие вчера в длинной,
старомодной столовой, были или его родственники, или знакомые его матери -
он всех их видел впервые. В середине ужина хозяин дома профессор Георгий
Лаврентьевич Греков отрывисто и нервно покашлял в ладонь, проговорил, ни к
кому не обращаясь: "Да, она была мужественной женщиной", - и сейчас же
излишне решительной походкой, свойственной часто людям маленького роста,
вышел из столовой.
После его ухода никто за столом не проронил ни слова, все, по-прежнему
склонясь над тарелками, с каким-то опасливым пониманием постукивали
вилками, и Никита вопросительно покосился на Ольгу Сергеевну, жену Георгия
Лаврентьевича. Весь ужин она сидела в скорбном молчании, неспокойными
пальцами комкая салфетку; в пунцовых мочках ее ушей, покачиваясь, сверкали
серьги, молодили ее когда-то красивое, теперь уже полнеющее лицо. Поймав
его взгляд, она с ласковой сдержанностью тронула его руку, сказала
вполголоса:
- Вы, кажется, устали, Никита? Вы, очевидно, плохо спали в вагоне. Если
не возражаете, я покажу вам комнату.
Тогда он поднялся, проговорил, ни на кого не глядя: "До свидания", - и
последовал за ней, ощущая взгляды на своей спине. И как только закрыл
дверь комнаты, непроницаемое безмолвие затопило квартиру: чудилось, гости
разошлись из с
