Бродский Иосиф - Полторы Комнаты
Иосиф Бродский
Полторы комнаты
Посвящается Л. К.
1
В полутора комнатах (если вообще по-английски эта мера пространства
имеет смысл), где мы жили втроем, был паркетный пол, и моя мать решительно
возражала против того, чтобы члены ее семьи, я в частности, разгуливали в
носках. Она требовала от нас, чтобы мы всегда ходили в ботинках или
тапочках. Выговаривая мне по этому поводу, вспоминала старое русское
суеверие. "Это дурная примета, -- утверждала она, -- к смерти в доме".
Может быть, конечно, она просто считала эту привычку некультурной,
обычным неумением себя вести. Мужские ноги пахнут, а эпоха дезодорантов еще
не наступила. И все же я думал, что в самом деле можно легко поскользнуться
и упасть на до блеска натертом паркете, особенно если ты в шерстяных носках.
И что если ты хрупок и стар, последствия могут быть ужасны. Связь паркета с
деревом, землей и т. д. распространялась в моем представлении на всякую
поверхность под ногами близких и дальних родственников, живших с нами в
одном городе. На любом расстоянии поверхность была все той же. Даже жизнь на
другом берегу реки, где впоследствии я снимал квартиру или комнату, не
составляла исключения, в том городе слишком много рек и каналов. И хотя
некоторые из них достаточно глубоки для морских судов, смерти, я думал, они
покажутся мелкими, либо в своей подземной стихии она может проползти под их
руслами.
Теперь ни матери, ни отца нет в живых. Я стою на побережье Атлантики:
масса воды отделяет меня от двух оставшихся теток и двоюродных братьев --
настоящая пропасть, столь великая, что ей впору смутить саму смерть. Теперь
я могу расхаживать в носках сколько душе угодно, так как у меня нет
родственников на этом континенте. Единственная смерть в доме, которую я
теперь могу навлечь, это, по-видимому, моя собственная, что, однако,
означало бы смешение приемного и передаточного устройств. Вероятность такой
путаницы мала, и в этом отличие электроники от суеверия. Если я все-таки не
расхаживаю в носках по широким, канадского клена половицам, то не потому,
что такая возможность тем не менее существует и не из инстинкта
самосохранения, но потому, что моя мать этого не одобрила бы. Вероятно, мне
хочется хранить привычки нашей семьи теперь, когда я -- это все, что от нее
осталось.
2
Нас было трое в этих наших полутора комнатах: отец, мать и я. Семья,
обычная советская семья того времени. Время было послевоенное, и очень
немногие могли позволить себе иметь больше чем одного ребенка. У некоторых
не было возможности даже иметь отца -- невредимого и присутствующего:
большой террор и война поработали повсеместно, в моем городе -- особенно.
Поэтому следовало полагать, что нам повезло, если учесть к тому же, что мы
-- евреи. Втроем мы пережили войну (говорю "втроем", так как и я тоже
родился до нее, в 1940 году); однако родители уцелели еще и в тридцатые.
Думаю, они считали, что им повезло, хотя никогда ничего такого не
говорилось. Вообще они не слишком прислушивались к себе, только когда
состарились и болезни начали осаждать их. Но и тогда они не говорили о себе
и о смерти в той манере, что вселяет ужас в слушателя или побуждает его к
состраданию. Они просто ворчали, безадресно жаловались на боли или
принимались обсуждать то или иное лекарство. Ближе всего мать подходила к
этой теме, когда, указывая на очень хрупкий китайский сервиз, говорила: "Он
перейдет к тебе, когда ты женишься или..." -- и обрывала фразу. И еще как-то
помню ее говорящей по телефону с о
