Бунин Иван Алексеевич - В Деревне
Иван Алексеевич Бунин
В деревне
I
Когда я был маленьким, мне всегда казалось, что вместе с
рождественскими праздниками начинается весна. "Декабрь - вот это зима", -
думал я. В декабре погода, по большей части, суровая, серая. Рассветает
медленно, город с утра тонет в сизом, морозном тумане, а деревья одеты
густым инеем сиреневого цвета: солнца целый день не видно, и только вечером
замечаешь след его, потому что долго и угрюмо рдеет мутно-красная заря в
тяжелой мгле на западе... Да, это настоящая зима!
Я с нетерпением ждал святок. Когда в конце декабря я бегал по утрам в
гимназию, видел в магазинах сотни блестящих игрушек и украшений,
приготовленных для елок, видел на базаре целые обозы с этими зелеными
загубленными для праздника елочками, а в мясных рядах - целые горы мерзлых
свиных туш, поросят и битой, ощипанной птицы, я с радостью говорил себе:
- Ну, теперь уж близко праздник! Скоро настоящая зима кончится, и дело
пойдет на весну. Я на целые две недели уеду в деревню и буду там встречать
начало весны.
И мне казалось, что только в деревне и можно заметить, что начинается
весна. Мне казалось, что только там бывают настоящие светлые, солнечные дни.
И правда, ведь в городе мы забываем о солнце, редко видим небо, а больше
любуемся на вывески да на стены домов.
И вот, наконец, наступал давно желанный, радостный день. Вечером вдруг
раздавался звонок в сенях нашей квартиры, я стремглав бежал в прихожую и
наталкивался там на высокого человека в большой енотовой шубе. Воротник этой
шубы и шапка на голове высокого человека были в инее.
- Папочка! - взвизгивал я в восторге.
- Уйди, уйди, я - холодный, - говорил отец весело, и действительно, от
него так хорошо пахло морозной свежестью, снегом и зимним воздухом.
Весь этот вечер я не отходил от отца. Никогда я не любил его так, как в
эти вечера, никогда не засыпал так сладко!
Я засыпал, упоенный мечтами о завтрашнем путешествии в деревню, и
правда - это было веселое путешествие! Поезд быстро бежит среди ровных
снежных полей, вагон озарен утренним солнцем. Белый дым волнующимися клубами
плывет перед окнами, плавно упадает и стелется по снегу около дороги, а по
вагону ходят широкие тени. Свет солнца от этого то будто меркнет, то снова
врывается в окна яркими, янтарными полосами... Даже весело то, что в вагоне
так много народу, так тесно и шумно!
Но вот и одинокая, знакомая станция среди пустынных полей. Тихо-тихо в
полях после грохота поезда! Откинешься в задок саней, прикроешь глаза - и
только покачиваешься и слышишь, как заливается колокольчик над тройкой,
запряженной в протяжку, как визжат и постукивают на ухабах полозья. Коренник
сеет иноходью, передние поджарые лошади, пофыркивая, несутся вскачь, комья
снегу бьют в передок, а около саней, быстро-быстро, как змея, вьется длинный
кнут кучера. Обернешься - и кажется, что полоса дороги выскальзывает из-под
полозьев, бежит назад, в ровное снежное поле...
А потом - шагом по занесенным вьюгами лугам, под обрывами с нависшими
тяжелыми снегами! Огромными раковинами завиваются внутрь гребни снеговых
навесов. Ясно и резко отделяются их чистые, холодные изваяния от фона неба:
небо снизу кажется темно-темно-синим! Пристяжные играют, на ходу хватают
губами и отбрасывают снег...
- Балуй! - грозно кричит кучер, щелкает кнутом, - и опять постукивают
сани на ухабах, и звонко заливается колокольчик под мерно качающейся
дугою...
А между тем уже догорает короткий день; встали лиловые тучи с запада,
солнце ушло в
