Бунин Иван Алексеевич - Захар Воробьев
И. А. Бунин
Захар Воробьев
На днях умер Захар Воробьев из Осиновых Дворов.
Он был рыжевато-рус, бородат и настолько выше, крупнее
обыкновенных людей, что его можно было показывать. Он и сам
чувствовал себя принадлежащим к какой-то иной породе, чем
прочие люди, и отчасти так, как взрослый среди детей,
держаться с которыми приходится, однако, на равной ноге.
Всю жизнь, - ему было сорок лет, - не покидало его и другое
чувство - смутное чувство одиночества в старину, сказывают,
было много таких, как он, да переводится эта порода. "Есть
еще один вроде меня, - говорил он порою, - да тот далеко,
под Задонском".
Впрочем, настроен он был неизменно превосходно. Здоров
на редкость. Сложен отлично. Он был бы даже красив, если
бы не бурый загар, не слегка вывороченные нижние веки и не
постоянные слезы, стеклом стоявшие в них под большими
голубыми глазами. Борода у него была мягкая, густая, чуть
волнистая, так и хотелось потрогать ее Он часто, с
ласковостью гиганта, удивленно улыбался и откидывал голову,
слегка открывая красную, жаркую пасть, показывая чудесные
молодые зубы. И приятный залах шел от него: ржаной запах
степняка, смешанный с запахом дегтярных, крепко кованных
сапог, с кисловатой вонью дубленого полушубка и мятным
ароматом нюхательного табаку, он не курил, а нюхал.
Он вообще был склонен к старине. Ворот его суровой
замашной рубахи, всегда чистой, не застегивался, а
завязывался маленькой красной ленточкой На пояске висели
медный гребень и медная копаушка. Лет до тридцати пяти
носил он лапти Но подросли сыновья, двор справился, и Захар
стал ходить в сапогах. Зиму и лето не снимал он полушубка и
шапки. И полушубок остался после него хороший, совсем
новый, зелено-голубые разводы и мелкие нашивки из
разноцветного сафьяна на красиво простроченной груди еще не
слиняли. Бурый котик, - опушка борта и воротника, - был еще
остист и жёсток. Любил Захар чистоту и порядок, любил все
новое, прочное.
Умер он совсем неожиданно.
Было начало августа Он только что отмахал порядочный крюк
Из Осиновых Дворов прошел в Красную Пальну, на суд с соседом
Из Пальны сделал верст пятнадцать до города: нужно было
побывать у барыни, у которой снимал он землю. Из города
приехал по железной дороге в село Шипово и пошел в Осиновые
Дворы через Жилое: это еще верст десять. Да не то свалило
его.
- Что? - удивленно и царственно-строго сказал бы он
своим бархатным басом. - Сорок верст?
И добродушно добавил бы:
- Что ты, малый! Да я их тыщу могу исделать.
Был первый Спас. "Хорошо бы таперь для праздничка выпить
маленько", - шутя сказал он в Шилове знакомому,
петрищевскому кучеру, проходя по залитому мелом вокзалу,
который, как всегда летом, ремонтировали. "Что ж не пьешь?
Кстати бы и мне поднес", - ответил кучер. "Не на что,
протратился, и так в грузовом вагоне ехал", - сказал Захар,
хотя деньги у него были. Кучер подмигнул приятелю, уряднику
Голицыну. Пристрял шиповский мужик, пьяница Алешка. И все
четверо вышли из вокзала. Захар и Алешка пошли пешком,
кучер сел в тележку, запряженную парой, - он выезжал за
Петрищевым, да тот не приехал, - урядник на дрожки-бегунки.
И Алешка тотчас затеял спор. может ли Захар выпить в час
четверть?
- А с закуской? - спросил Захар, широко шагая по сухой
земле, изрезанной колеями, возле высокой кобылы урядника и
порой осаживая вниз оглоблю, поправляя косившую упряжь.
- Можешь требовать чего угодно на полтинник, - сказал
кучер, человек недалекий, сумрачный.
- А проспоришь, - приба
