Бурцев Андрей - Кафка
АНДРЕЙ БУРЦЕВ
КАФКA
Рассказ
Токарев проснулся и, не открывая глаз, стал вслушиваться
в себя. Голова болела, гудела голова, как вечевой набат, в
ушах, как ртуть тяжелая, стучала кровь. Тошнило. В квартире
было тихо, лишь где-то далеко, на кухне, звенела о раковину
вода из раскрытого крана. Чирикали за окном воробьи. Не отк-
рывая глаз, Токарев стал вспоминать вчерашний вечер, когда
обмывали его новую книгу. Все вроде бы было спокойно,чинно и
благородно, никто не плясал без штанов на столе, никто не
бил посуду и окна и не рвался "на волю", и не били, вроде
бы, друг другу по мордам. Критик Заволжский, правда, изрядно
назюзюкался, но блевать ходил строго в туалет, и, вставая
из-за стола, говорил каждый раз своей даме: "Пардон". Тока-
рев, пока был еще в силах, помнится, разговаривал с молодым
писателем Сермигиным.
- Послушайте, мон шер, - говорил он тридцатилетнему юно-
ше, цепляя на вилку скользкую матовую шляпку маринованного
масленка. - Вы читали Кафку? Дада, Ференца Кафку, великого и
непонятного?. Непостижимого... Прочтите, непременно прочти-
те. Вот у кого нужно учиться нам всем...
- Опять ты со своим Кафкой, - громко сказал, хлопая его
по плечу подошедший Заволжский. - Брось! Не надоело тебе?..
Верите ли, - обратился он к смущенному Сермягину, который
вертел в пальцах синюю рюмочку с прозрачным напитком. - Но-
сится со своим Кафкой второй месяц. Всем уже уши прожужжал.
Образованного из себя корчит. Эрудит...
- Да что ты понимаешь в классиках! - Взъелся Токарев. -
Сидел бы здесь Кафка, он бы вам всем... он бы вас в поро-
шек!..
- Кафка бы здесь не сидел, - с пяьной улыбкой ответил За-
волжский. - К нашему союзу его бы на пушечный выстрел не
подпустили. Да и вообще, Зачем он нам нужен, критик гнилого
капитализма?
- Нужен! - стукнцл кулаком по столу Токарев. - Хочу Каф-
ку. Живого. Здесь. И сейчас!
- Да ты погоди, погоди, - сказал было Заволжский, но То-
карев его прервал:
- Да что тут годить! Выпьемте лучше за усопших гениев че-
ловечества!
Они подняли рюмки, со звоном чокнулись и, под невнятный
гул остальной толпы опрокинули в себя безвкусную жидкость, а
потом... потом... А ничего потом не было. Это последнее, что
я помню еще, подумал Токарев с неудовольствием.
Он осторожно коснулся пальцами холодных чугунных висков,
потер их и открыл гпаза. Яркий свет утра и солнца огненным
бичом ударил по обнаженным нервам. Токарев со стоном зажму-
рился снова, успев отметить в комнате какой-то непорядок. UH
прислушался, но все было тихо. Капала на кухне вода, и толь-
ко. И вдруг, совсем рядом, непонятный звук, словно под полом
зашуршала громадная крыса, и кто-то вздохнул, печально и ти-
хо. Токарев осторожно приоткрыл глаза, и разом похмелье, и
головная ужасная боль, которая тяжелее каторги, и вчерашние
воспоминания - все отлетело прочь.
Большое мягкое раскидистое кресло было придвинуто к кро-
вати почти вплотную, и на нем, на зеленом клетчатом пледе
сидело, сложив тонкие передние лапы на груди, животное: мор-
да крысиная, передние острые зубы выставились наружу, точно
в ядовитой усмешке, большие круглые уши, как у Чебурашки,
длинный хвост, но не голый, а, напротив, пушистый и мягкий.
- Вот-те раз, - хрипло сказал Токарев вслух. - Что же я
пил такое вчера?.. Сначала шампанское... водку, помнится,
раза два, не больше... токайское... ром смешивал с абсен-
том... и еще... боже, коньяк с мадерой! Понятно, - удрученно
сказал он, стараясь не глядеть на животное, которое смирно
сидело на пле
