Быков Василь - Знак Беды
ЗНАК БЕДЫ
ВАСИЛЬ ВЛАДИМИРОВИЧ БЫКОВ
Время и люди не много оставили от некогда раскинувшейся здесь просторной
хуторской усадьбы. Лишь кое-где останки ее выглядывали на поверхность угловым
камнем фундамента, осевшим бугром кирпича да двумя каменными ступеньками возле
бывшего входа в сени. Припорожные эти камни покоились на том самом месте, что и
много лет назад, и мелкие рыжие муравьи, где-то поблизости облюбовавшие себе
жилище, деловито сновали по нижней, вросшей в землю ступеньке. Овражный
ольшаник, потеснив хуторское поле, подступил вплотную к двору; на месте истопки
царственно разросся густой куст шиповника в окружении зарослей лопухов, крапивы,
малинника. От колодца ничего не осталось, сруб гнил, или, возможно, его разорили
люди, вода, оказавшись без надобности, иссякла, ушла в глубь земли. На месте
стоявшей здесь хаты тянулась из сорняков к свету колючая груша-дичка – может,
непотребный отпрыск некогда росших здесь груш-спасовок, а может, случайная
самосейка, занесенная из леса птицами.
С дороги, от большака мало что указывало на бывшую усадьбу, разве одна из
двух лип, некогда красовавшихся возле хуторских ворот. Другой не было и в
помине, да и оставшаяся являла собой жалкое зрелище: опаленная и однобокая, с
толстым уродливым стволом, прогнившая корявою щелью-дуплом, она непонятно как
удерживала несколько мощных сучьев. Прилетавшие из леса птицы почему-то никогда
не садились на ее ветвях, предпочитая рослый ольшаник поблизости. Вороны,
возможно, помнили что-то, а может, своим древним инстинктом чуяли в
изуродованном дереве дух несчастья, знак давней беды. Этот роковой знак лежал
здесь на всем: на истлевших остатках усадьбы, блаженствующих на приволье
зарослях сорняков и малины, на самодовольной неприступности колючего шиповника и
даже изогнутой груше-дичке. И только тоненькая молодая рябинка, недавно
выбросившая на свет считанные листочки посередине заросшего травой подворья, в
дерзкой своей беззащитности казалась гостьей из иного мира, воплощением надежды
и другой, неведомой жизни.
Наверно, все остальное принадлежало здесь прошлому, покоренному тленом и
небытием.
Все, кроме неподвластной времени всеохватной человеческой памяти,
наделенной извечной способностью превращать прошлое в нынешнее, связывать
настоящее с будущим...
1
С терпеливой ненасытностью корова щипала влажную с ночи траву, неторопливо
двигаясь исхоженным своим маршрутом: вдоль большака, по заросшей бурьяном
канаве, краем дорожной насыпи, через травянистую лощину с гладким, будто
откормленный кабан, валуном и дальше, к опушке леса, широкой дугой охватившей
пригорок с хутором. Степанида знала, что на опушке корова повернет в сторону
Бараньего Лога и там, в ольшанике, надо будет смотреть за ней строже, чтобы не
шмыгнула куда-нибудь долой с глаз. Бобовка была корова проворная и хотя пестрая
– белые пятна на черном, – но уж если куда запропастится, то побегаешь по
кустарникам. Однако это там, на опушке, тут же деваться ей было некуда –
невысокая насыпь дороги да голое картофельное поле, тут можно и посидеть в
покое. И Степанида, прислонясь бедром к округлому боку валуна, плотнее составила
на земле босые ноги, изредка поглядывая на свою Бобовку.
Было не холодно, хотя и зябковато ногам в мокрой от росы траве и ветрено.
Небо сплошь устилали набрякшие дождем облака, солнце с утра не показывалось;
серый неприютный простор полнился неумолчным шорохом ветра в поле, невольно
хотелось отвернуться от него, плотнее закутаться в ватник
