Вагнер Николай Петрович - Майор И Сверчок
Н. П. Вагнер
Майор и сверчок
Эй! Иван! Тащи паровоз! Мы поедем через Китай прямо в Ямайку!
И тотчас же Иван-денщик тащит небольшой походный самовар красной меди и
ставит его на стол.
Он очень хорошо знает, чего требует майор, потому что каждый вечер
аккуратно майор ездит через Китай прямо в Ямайку. И несет Иван Китай, в
маленьком ящичке из карельской березы, который попросту называется чайницей.
Несет он и чайник, и стакан, и самую чистейшую ямайку в высокой бутылке с
раззолоченным ярлыком.
Пьет майор стакан, пьет другой. В самоваре красной меди видно его красное
лицо с вспотевшим лбом и длинными усами.
- Ну, - думает майор, - теперь я в самой Ямайке!
А самовар шумит: шу, шу, шшу! Вот уж пятнадцать лет, как тебе я служу.
Бывал я с тобой в разных походах и разные виды видал. Стары мы, стары мы с
тобой, старина. Шу, шу, шшу!
- Ну, это - старая песня, - говорит майор. - Нет ли чего поновее?
- Шшу, шшу, шууу! - шумит самовар. - Был я нов, молод и свеж, это было
давно, это давнишняя старая песня. Меня родила на свет мать сырая земля.
Долго, долго в ее тайниках я лежал. Наконец, увидел я свет. Меня бросили в
печь и там - шуу, шу, шу, - я весь растопился и потек, полился огненной яркой
струей - ши, ши, ши, и застыл, и очутился блестящим медным куском. Стали опять
меня топить и ковать. Шту, шту, шту, шту, шту!..
- Послушай! Нельзя ли обойтись без шуму? Рассказывай, да не шуми!
- Не могу! Я уж так привык, а привычка вторая натуpa. Шу, шу, шу, когда в
первый раз меня поставили на ноги, все заблестело, все отразилось во мне, и я
увидал и черные рабочие руки, и славные загорелые лица рабочих. Они все
трудились в поте лица, стучали, шумели, - шу, шу, шу! Шту, шту, шту! Когда ж
поставили в первый раз в жизни меня, тут кипучая жизнь заиграла во мне и я
весь закипел и запел громкую, веселую песню, шу, шуу, шуууу! - Вспомни же,
вспомни, старый товарищ! Сколько раз, после длинной и грязной дороги, под
ветром холодным и мелким дождем, вы собирались в палатке, вокруг старого друга
- меня, и блестели, сияли весельем во мне ваши веселые лица, и поил и грел я
вас, и пел я мою старую песню! Шу! Шу! Шу!
- Эх! все это было, черт возьми, - вскричал майор, - действительно было!
Веселое, старое, походное время! - И он выпустил целое облако дыма из своей
длинной трубки.
- И где ж они теперь, - продолжал самовар, - наши старые други удалые,
собутыльники лихие?! Одни давно уже легли на кровавом поле. Их завидная доля!
Другие вперед убежали, генералами стали. А мы остались с тобою одни, и
сидишь ты теперь одинокий, в деревенской избе. Стары мы, стары мы с тобой,
старина! Шу, шу, шу!..
- Да! - говорит майор, - видно, судьба обошла нас. Будем жить не тужить,
век доживать, - и он выпил третий стакан. Эх, поскорее бы добраться до Ямайки!
Да! Да!
Остались мы одни с нашими длинными усами. Ну, да таких длинных усов зато
ни у кого на свете нет, и он расправил и покрутил их.
- Чили-тили, чили-тили! Какой вздор, совершенная ложь, у меня гораздо
длиннее усы. Чили-тили, чили-тили.
- Это еще что за песня! - закричал майор и повернулся к печке, а из-за
печки смотрел сверчок и дразнил майора своими длинными усами.
- Откуда пожаловал?! А? что за птица? Каждый сверчок знай свой шесток!
- У меня нет своего шестка. Чили-тили, чили-тили. Но зато я всегда сижу за
чужой печкой. Сижу и пою: чили-тили! чили-чили-тили! А если ты хочешь знать,
откуда я пришел, так это я тебе сейчас доложу. Был я, генерал ты мой, у
соседа, на тараканьем балу
