Варшавский Илья - Судья
Илья ВАРШАВСКИЙ
СУДЬЯ
В одном можно было не сомневаться: меня ждал скорый и
беспристрастный суд.
Я был первым подсудимым, представшим перед Верховным Электронным
Судьей Дономаги.
Уже через несколько минут допроса я понял, что не в силах больше
лгать и изворачиваться.
Вопросы следовали один за другим с чудовищной скоростью, и в
каждом из них для меня таилась новая ловушка. Хитроумная машина
искусно плела паутину из противоречий в моих показаниях.
Наконец мне стало ясно, что дальнейшая борьба бесполезна.
Электронный автомат с удивительной легкостью добился того, чего
следователю не удавалось за долгие часы очных ставок, угроз и
увещеваний. Я признался в совершении тягчайшего преступления.
Затем были удалены свидетели, и я остался наедине с судьей.
Мне было предоставлено последнее слово.
Я считал это пустой формальностью. О чем можно просить бездушный
автомат? О снисхождении? Я был уверен, что в его программе такого
понятия не существует.
Вместе с тем я знал, что пока не будет произнесено последнее слово
подсудимого, машина не вынесет приговора и стальные двери судебной
камеры не откроются. Так повелевал Закон.
Это была моя первая исповедь.
Я рассказывал о тесном подвале, где на полу, в куче тряпья,
копошились маленькие человекообразные существа, не знающие, что такое
солнечный свет, и об измученной непосильной работой женщине, которая
была им матерью, но не могла их прокормить.
Я говорил о судьбе человеческого детеныша, вынужденного добывать
себе пищу на помойках, об улице, которая была ему домом, и о гнусной
шайке преступников, заменявшей ему семью.
В моей исповеди было все: и десятилетний мальчик, которого
приучали к наркотикам, чтобы полностью парализовать его волю, и
жестокие побои, и тоска по иной жизни, и тюремные камеры, и
безнадежные попытки найти работу, и снова тюрьмы.
Я не помню всего, что говорил. Возможно, что я рассказал о
женщине, постоянно требовавшей денег, и о том, что каждая принесенная
мною пачка банкнот создавала на время крохотную иллюзию любви, которой
я не знал от рождения.
Я кончил говорить. Первый раз в жизни по моему лицу текли слезы.
Машина молчала. Только периодически вспыхивавший свет на ее панели
свидетельствовал о том, что она продолжала анализ.
Мне показалось, что ритм ее работы был иным, чем во время допроса.
Теперь в замедленном мигании лампочек мне чудилось даже какое-то
подобие сострадания.
"Неужели, - думал я, - автомат, созданный для защиты Закона тех,
кто исковеркал мою жизнь, тронут моим рассказом?! Возможно ли, чтобы
электронный мозг вырвался из лабиринта заданной ему программы на путь
широких обобщений, свойственных только человеку?!"
С тяжело бьющимся сердцем, в полной тишине я ждал решения своей
участи.
Проходили часы, а мой судья все еще размышлял.
Наконец прозвучал приговор:
"Казнить и посмертно помиловать".
