Библиотека в кармане -русские авторы

         

Васильев Борис - Картежник И Бретер, Игрок И Дуэлянт


Борис Васильев
Картежник и бретер, игрок и дуэлянт
Несколько слов об авторе:
Признанный мастер слова, автор знаменитой повести "А зори здесь тихие" Борис
Васильев в своих последних произведениях обращается в основном к прошлому,
находя там ответы на многие трагические вопросы сегодняшнего дня. Четыре
исторических романа, написанные им в разные годы ("Картежник и бретер, игрок и
дуэлянт", "Были и небыли", "Утоли моя печали:" и "Дом, который построил Дед")
органично сложились в единое повествование о жизни российской дворянской семьи
на протяжении столетия.
Несколько слов о книге:
На фоне исторических событий - восстания декабристов и покорения Кавказа,
русско-турецкой войны и коронации последнего царя - перед читателем проходят и
описания романтических любовных историй, и картины армейского и помещичьего
быта, и непростые семейные взаимоотношения: Но частные, на первый взгляд,
события позволяют писателю предаться глубоким размышлениям о судьбе России
века минувшего, неразрывно связанного с веком нынешним, о русской
интеллигенции, о чести и долге перед Отечеством, о тех мучительных испытаниях,
которые ему предстоит пережить...
ОТ АВТОРА
Видит Бог, эти записки существовали. Мама мне говорила о них, да и я
что-то припоминаю по первым ощущениям детства. Пожелтевшие страницы
старой-престарой бумаги, черные, местами выцветшие чернила, чужой, странный,
почти нечитаемый почерк. В Смоленске, помню... а может, то было в нашем
Высоком, у деда Ивана Ивановича?.. Не удержала этого память моя, мала была еще
слишком. Во всяком случае ни в Москве, ни тем паче в Воронеже этих очень
ломких бумаг я уже припомнить не могу. Сестра предположила, что, возможно, они
так и остались тогда то ли в Высоком, то ли в Смоленске. Но по тем местам
прокатилась война, и все наши семейные архивы пропали в ее огне.
А мама мне, помнится, что-то читала. То, что касалось встреч ее прадеда с
Пушкиным. И что-то осело в памяти. Скорее, стиль, способ прапрадедовского
видения, мышления и мироощущения, отразившиеся в записи. Это-то тогда меня и
поразило: ощущения свои я, слава Богу, помню хорошо.
Великие войны и смутные времена - единственные провалы в историях народов,
в яростной беспощадности которых горят даже рукописи. А ведь такой человек
существовал на самом деле. Реально существовал: мне о нем говорил Натан
Эйдельман, прочитав мой роман "Были и небыли", в котором рассказывалось о
судьбе моих дедов - многочисленной дворянской семьи Олексиных.
- Почему бы вам не подумать о своем прапрадеде? С ним приятельствовал
Александр Сергеевич, доверивший ему на хранение запрещенные цензурой строфы из
"Андрея Шенье". Любопытный был поручик, пушкинисты вам о нем расскажут.
Это был не просто добрый знакомец Александра Сергеевича, а мой родной
прапрадед. Если бы не он, то и меня не было бы на свете: генетическая цепочка
не признает разрывов и замен. А коли так, то я обладаю нравственным и
моральным правом рассказать о вас, мой дорогой предок, все, что смогу. С
искренней любовью и горячей благодарностью потомка...
"Записки" предварялись - вот это помню ясно, зрительно помню - написанными
явно позднее (иной цвет чернил, почему я и запомнил) строками, обращенными к
будущему читателю. К сыну, а возможно, и к внуку - далее автор, по всей
вероятности, в поросль свою не заглядывал. Однако следует учитывать, что эти
записки были прежде всего семейным сочинением, изначально не претендующим на
широкую читательскую аудиторию. Вероятно, в старости предок





Содержание раздела