Веллер Михаил - Осуждение
МИХАИЛ ВЕЛЛЕР
ОСУЖДЕНИЕ
- Любовь моя, осень, - изрекаю я. - Когда приходит знание и
покой, весна раздражает, пора беспокойства, и я жду сентября.
- Ста-ре-ешь, - улыбается Анна...
- Так, - перестаешь проповедовать, что раньше было лучше, и это
старость: ясность и смирение.
- Мужчина излагает кристально, - кивает бородатый из угла.
Грязноволосые эстеты, мудрецы в поисках жратвы и аудитории,
богема без искусства: шайка идиотов. Отыскиваю на столе
невыпитую рюмку. "А в Швеции, - повествует мымра в свитере, -
вместо "Нет выхода" над задними дверьми автобусов пишут "Выход с
другой стороны" - чтоб уменьшить число самоубийств". Интеллектуи
отдают дань проблеме самоубийств и мудрости шведов, прежде чем
перейти к обсуждению свобоы секса. Все они гении в
сослагательном наклонении. Моя причастность томительна. "Не
злись, - трогает меня Анна, - лучше мы убьем время, чем оно
убьет нас". Туда же.
- Мы сейчас пойдем в ту комнату и закроем дверь, - говорю, - или
побудь-ка одна, моя юная грация тридцати восьми лет.
- С римской прямотой, - констатирует с удовлетворением
бородатый.
"Вы умрете не от своей руки", - отворачиваюсь.
- Ты... ты... - Анна изображает готовность к эффектному жесту.
- Я? Подонок, мм? - Она охает: синяки будут. Идет покорно,
опустив голову в своих химических волосах.
У Люды были не такие волосы.
Волосы такие... похожие, м-да... у Маринки были такие.
Волосы эти легко ласкают мое остывающее лицо. Потом она ложится,
прижавшись, и дышит успокаиваясь. Сейчас захочет пить.
Свет спички слепит. Я курю в тишине.
- Мы встречаемся, только когда я сама прихожу, - говорит она.
- Тем лучше, - соглашаюсь я. - Мы встречаемся по твоему желанию.
Принц из андерсоновской "Русалочки" был осел, каких поискать.
Русалочка была прекрасна, смертельно любила его - и не говорила
ни слова, немая. Это ли не идеал женщины? Он женился на другой -
надеяюсь, получил по заслугам.
Прикосновение Маринки приятно. Смытые картинки тасуются... я
слышу собственный всхрап и размыкаю веки. Она приподнимается. Я
тяну одеяло.
- Я не нужна тебе, - говорит она с умеренной скорбью.
Началось; началось; ох!..
- Хочешь сливу?-остались.
- Ты не занят завтра?
- Я тебе позвоню.
На меня капает слезинка.
Из "Мира мудрых мыслей" я почерпнул, что "счастье есть
удовольствие без раскаяния".
Она одевается у окна. У нее красивое тело.
- Ты не проводишь меня?
За окном фонарь, дождь; ее профиль изящен.
У Люды был не такой профиль.
Линия профиля отсвечивает голубым на летящем фоне снежинок.
Убранные деревья Александровского сада отдают сумеречный свет.
- Я так боюсь первой сессии, - говорит Вика. Я успокаиваю
солидно.
Мы гуляем долго после кино, и она не отнимает руки.
Прожекторы зажглись, звенят куранты Адмиралтейства.
Я читаю Блока.
Вика печальна, девочка.
- У тебя не промокли ноги, Вика? Пойдем пить чай.
В гастрономе она тоже пытается платить, "позавчера была
стипендия".
Дома я пристраиваю ее сапожки под батареей.
- За благополучную сессию!
Вика пьет храбро. Я показываю стройотрядовские фотографии. Пою
ей наши песенки под гитару. Музыка, свеча. "Ты гладишь меня, как
кошку", - морщит носик. "Кошек гладят те, кому больше некого".
Она позволяет целовать себя и смотрит отчаянно.
- Какая ты красивая, Вик... Я знаю тебя давно, только ты не
знала этого...
- Правда?..
Она гладит мою щеку и в этом прикосновении вдруг на мгновение
становится родной, и становится истиной все, что я говорю и
делаю.
- Милая...
И уже в темноте какое-
