Владимиров Виталий - Синее Золото
Виталий Владимиров
СИНЕЕ ЗОЛОТО
Ее глаза становились в сумерках ярко-синими, а кожа светло-золотой.
Привыкнуть к ее переменам было совершенно невозможно. Даже
взгляд ее то вспыхивал, восхищаясь или негодуя, если ее что-то
интересовало, то гас до помертвелости, она уходила в себя так,
словно жизнь уменьшалась в ней до исхода и, казалось, вот-вот совсем
кончится, если бы не легкое дыхание.
- Я не желала бы жить в этом доме, лучше повеситься, -
высокомерно заявляла она на улице. И дом, получивший столь не-
лестный отзыв, реально мрачнел, как черный гроб.
Волосы золотыми полукольцами выбивались из-под голубого
вязаного шлема. Она поправляла их неумелым движением - не убирая
ровным рядом, а подтыкая друг под друга. Но от резкого поворота
головы они рассыпались вновь и, похоже, упрямо радовались своей
свободе.
Она впивалась в его рукав обеими руками, белели костяшки
пальцев, и с неподвижным ужасом смотрела ему прямо в глаза.
- Что я наделала?
Ее молчание, долгая, невыносимо долгая пауза были
бесконечными. Лицо бледнело, глаза закрывались быстро
набухающими веками.
- Вот обещала позвонить Галке, она заждалась, наверное, и надо
же, - нравоучительно выговаривала, как провинившаяся девочка ни в
чем не повинной кукле, она самой себе.
И добавляла уже совсем безмятежно-спокойно и нежно:
- Милый, я так люблю тебя...
День начинался всегда одинаково.
Просыпалась она трудно, морщила лицо с закрытыми глазами,
отмахивалась тонкими руками от ночных видений, а когда вставала,
то, шаркая полунадетыми шлепанцами, первым делом спешила к окну.
С высоты двенадцатого этажа, по-птичьи наклоняя голову,
осматривала оценивающе мир за стеклом и чутко вслушивалась в
трудноуловимую атмосферу нового дня.
Бледнело ощущение ночи, утро что-то рассказывало ей о себе, и
она успокаивалась.
- Будет дождь, - уже удовлетворенно сообщала она своему
отражению в зеркале.
Он называл это действие гимнастикой гримас.
Ежедневный утренний ритуал: из красивого, с тонким носом и
чувственными губами лица легко мастерилась маска компрачикоса.
Человек, который смеется. Скалились белые ровные зубы, вылезали
глаза из орбит, щеки проваливались в ямы под скулами. Некая
актриса сказала ей, что мускулы лица должны быть тренированными.
Он смотрел на нее, делая вид, что спит, и ему ужасно хотелось,
чтобы этот равнодушный розовый манекен снова стал смущенной
девчонкой, которая, похоже, в первый раз в жизни трудно произносит
набухшими губами:
- Я тебя... Какой же ты недогадливый!..
Она никогда не стояла прямо. Все время изгибалась, скрещивала
ноги и часто ударялась. Он досадовал, что она так неосторожна, и
страдал, мучительно страдал от ее боли.
В такие минуты она всегда звала маму. Его - никогда.
По утрам они часто ссорились.
Она бегала по комнате, как курица, хлопала дверцами гардероба,
вскрикивала где-то на кухне, с грохотом что-то роняла, пока, наконец,
не атаковала его, застигая врасплох глупым, ненужным, злым
вопросом:
- Отвратительно! Какой же пошлый вкус у тебя! Ты что, не
понимаешь, что такие рубашки носят только идиоты и дебилы в
психушках?
- А я и есть идиот, с ненормальной связался, - пытаясь
сдержаться, он все равно заводился.
- Дальтоник несчастный, вот ты кто. И не спорь со мной, никакой
ты не идиот, а блаженный, жизнь, считай, почти прожил, а все
впустую.
Обидно, потому что неправда.
Ей - двадцать, ему - тридцать два, и эта разница, быть может, и
скажется, когда ему стукнет полтинник, а ей не будет сорока. А до
пятидес
