Владимов Г Н - Письмо В Правление Союза Писателей Ссср
Георгий Николаевич Владимов
Письмо в правление Союза писателей СССР
В правление Союза писателей СССР
Когда на Западе появилась и стала распространяться моя повесть "Верный
Руслан", вы спохватились, много ли достигли долгим битьем "Трех минут
молчания", - или просто рука устала? - вы сочли ошибкою и саму травлю, и
статус "неугодного", каким я всегда для вас был, и вы призвали меня
"вернуться в советскую литературу". Я вижу теперь, какую цену должен был
заплатить за это возвращение. Простодушный г-н Хёльмбакку, желая вас
порадовать, пишет, что очень доволен переводом "Руслана" и отзывами
норвежской прессы, - и какую ж занозу вгоняет в ваши партийные сердца! Ну,
разумеется, политика не по его части, ему все равно, где появляется русская
проза - в "Гранях" или в "Дружбе народов"; там, где он видит литературу, там
вы - политику и ничего больше, кто же дальтоник? Я мог бы попросить его
переписать пригласительное письмо, чтоб никакой "Руслан" не упоминался, -
вас бы это устроило? - но для меня бы означало: отказаться от собственной
книги; на унижение я не пойду. И так как вам не расстаться с вашей природой,
а мне - со своей, то это мое письмо к вам - последнее.
Отдавали вы себе отчет, куда призывали меня "вернуться"? В какой
заповедный уголок бережности и внимания? Туда, где по семи лет дожидаешься
издания книги, после того как ее напечатал первый журнал в стране (дети,
родившиеся в тот год, как раз пошли в школу, выучились читать)? Где любой
полуграмотный редактор и после одобрения вправе потребовать любых купюр,
пускай бы они составляли половину текста (не анекдот - письма ко мне М.
Колосова)? И где независимый суд в 90 случаях из ста (а если произведение
критиковалось в печати, то в ста случаях) примет сторону государственного
издательства и подтвердит в решении, что надо уложиться в "габариты
повести"? Литературоведы, не знающие этого термина, обратитесь к судье
Могильной - она знает!
Чего не претерпишь ради великого российского читателя, - да если была
нужда терпеть, говорить с ним из-под пресса, постылым языком раба Эзопа.
Разумеется, каждый предпочтет издаваться на родине, где его тиражи свободно
расходятся, а не тащатся в микродозах через самую надежную в мире границу, и
все же - нет проблемы неизданных авторов, есть проблема - не решающихся
издаться. Десять лет назад, в письме IV съезду, я говорил о наступлении
эпохи Самиздата - и вот она кончается, другая идет, куда более
продолжительная, эпоха Тамиздата. Да он всегда и был, Тамиздат, ненавистная
для вас палуба в океане, на которую усталый пилот мог посадить машину, когда
не принимали отечественные аэродромы. Но ведь советовал вам изгнанник, а вы
не слушали: "Протрите циферблаты! - ваши часы отстали от века", впору уже не
о палубе говорить - о целых островах, если не материке. И попробуйте не
посчитаться с нарастающей жаждой читателя, который, в отличие от вас,
текстом интересуется, а не выходными данными, - все меньше у него охоты
разбирать седьмые-восьмые копии, он хочет иметь - книгу.
Россия всегда была страною читателя - и такого, что в семи водах испытан,
в бессчетных огнях. Чем ему только мозги не пудрили - и казенной хвалою, и
списками сталинских, в Лету канувших лауреатов, и постановлениями об
идеологических ошибках, и докладами ваших секретарей, и всевозможными
анафемами, и публицистикой "знатных сталеваров", - и все же не сплошь
запудрили; выстояла, выкристаллизовалась лучшая его часть, знающая цену
честной, не фальшивой кни
