Войскунский Е & Лукодьянов И - Трое В Горах
Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов
Трое в горах
Смотреть на часы не имело смысла: все равно надо сидеть, пока не
кончится ураган. Все же Игорь посмотрел на часы - хотелось что-нибудь
сделать, чтобы не взвыть от тоски. Для этого пришлось приподнять капюшон.
Сразу черный ледяной ветер резанул лицо.
Он соображал медленно - очевидно, результат оцепенения. Светящиеся
стрелки, большая и малая, сошлись слева - он не сразу понял, почему видит
только одну. Значит, без четверти девять. Сколько же он, Игорь, сидит
здесь, сунув руки в рукава штормовки, наглухо закрыв лицо капюшоном и
свесив ноги над пропастью? Только четыре часа?
Четыре безумно долгих часа он сидит на узком каменном карнизе, и его
жизнь поддерживается, страхуется восьмимиллиметровым репшнуром, который
привязан к скальному крюку, вбитому в расщелину. Хорошо ли держится? Об
этом лучше не думать.
Ветер плотной воющей массой налегал на правый бок. В горах разносились
шорохи, треск и свист.
Конечно, если рассудить, Игорь очень плотно сидел на карнизе. Большой,
"абалаковский" рюкзак упирался в скалу за спиной. Вот только ноги мотает
на ветру. И холодно. Хорошо хоть, что сейчас не зима. Хорошо, что он
послушался Кирилла, надел две пары толстых шерстяных носков, наизнанку, по
альпинистским правилам. Так что, вообще говоря, крюк и репшнур - только
страховка, на всякий случай...
Слово "страховка" напомнило зелено-узорчатую бумагу. На обороте -
правила выплаты в случае увечья или смерти при несчастном случае.
Вспомнилась светловолосая девушка - агент по страхованию жизни; она
приходила в комитет, кажется, в марте или в апреле, и он, Игорь,
полюбезничал с ней малость, прежде чем выложил рубль... Рубль - и жизнь!
Смешно. Несопоставимо...
Девять часов. В Москве в это время можно пойти в кино, в кафе, мало ли
куда. Неужели вот сейчас где-то там за воющей темнотой, далеко на севере,
существует Москва? Москва с ее уличным шумом, с кольцом бульваров, со
светящимися призывами есть мороженое и покупать билеты денежно-вещевой
лотереи.
Существуют ли на свете автоматы с газированной водой, троллейбусы, кафе
"Юность" и стадион в Лужниках?
А просторные коридоры Госкомитета, привычная шестьсот седьмая комната -
снизу панели "под дуб", вверху - нежно-зеленый, тисненый узорами пластик?
А стол Игоря? А специальный телефонный справочник, которым Игорь так
гордился, потому что не всем выдают такие?
Как все это хорошо, привычно, благоустроенно, хотя Катя над этим
посмеивается и хочет уйти на завод, и уйдет... если только они выберутся
отсюда живыми, если когда-нибудь кончится эта кошмарная ночь в горах.
Он повернул голову вправо, приподнял капюшон, крикнул:
- О-го-го-о!
И сейчас же отозвался высокий Катин голос:
- Ау-у-у!
И вслед за ней гаркнул Кирилл.
Надо же: Катя сидит на карнизе в каких-нибудь нескольких метрах от
него, Игоря, а он ее не видит. Ну и темнотища.
Бедняжка, как ей страшно, должно быть, сейчас. Эго он виноват, потащил
ее в горы. Навьючил на ее хрупкие плечи здоровенный рюкзак. Сунул ледоруб
в наманикюренные пальчики... Собственно, не он, а Кирилл затеял этот
чертов поход. Но ей-то, Катюше, от этого не легче.
Осенью они, Игорь и Катя, поженятся, дело решенное. Достроится
комитетский дом, в котором ему обещана квартира, - и полный порядок. Нет,
все у него, Игоря, складывается хорошо. Ребята из их выпуска на
периферийных заводах чертят за сто двадцать в месяц, а он - уже главный
специалист Госкомитета. Правда, Катя посмеивается, говорит, что
