Волошин Максимилиан - Суриков (Материалы Для Биографии)
Максимилиан Александрович Волошин
"Суриков (материалы для биографии)"
Автопортрет. 1879 г. Познакомился я с Василием Ивановичем Суриковым в
начале 1913 года, когда И.Э.Грабарь предложил мне написать о нем монографию
для издательства Кнебеля. Через общих знакомых я обратился к Василию Ивановичу
1) с вопросом: не буду ли я ему неприятен как художественный критик и не
согласится ли он дать мне материалы для своей биографии. Василий Иванович
ответил, что ничего не имеет против моего подхода к искусству, и согласился
рассказать мне свою жизнь. Когда мы встретились и я изложил ему предполагаемый
план моей работы, он сказал: "Мне самому всегда хотелось знать о художниках
то, что Вы хотите обо мне написать; и не находил таких книг. Я Вам все о себе
расскажу по порядку. Сам ведь я записывать не умею. Думал, так моя жизнь и
пропадет вместе со мною. А тут все-таки кое-что останется".
Наши беседы длились в течение января месяца. Во время рассказов Василия
Ивановича я тут же делал себе заметки, а вернувшись домой, в тот же вечер
восстановлял весь разговор в наивозможной полноте, стараясь передать не только
смысл, но и форму выражения, особенности речи, удержать подлинные слова.
Смерть Василия Ивановича застала мою монографию еще не оконченной. Но я
спешу опубликовать мои разговоры с ним как материалы для его биографии и для
того, чтобы хоть в слабой степени запечатлеть звуки его живого голоса.
Приведя в порядок мои записи, я построил их не в последовательности наших
бесед, так как Василий Иванович часто отвлекался, возвращался назад и повторял
уже рассказанное, но в порядке хронологическом, чтобы дать связную картину его
жизни.
Суриков был среднего роста, крепкий, сильный, широкоплечий, моложавый,
несмотря на то, что ему было уже под семьдесят: он родился в 1848 году. Густые
волосы с русою проседью, подстриженные в скобку, лежали плотною шапкой и не
казались седыми. Жесткие и короткие, они слабо вились в бороде и усах.
В наружности простой, народной, но не крестьянской, чувствовалась закалка
крепкая, крутая: скован он был по-северному, по-казацки.
Рука у него была маленькая, тонкая, не худая. С красивыми пальцами,
суживающимися к концам, но не острыми.
Письмена на ладони четкие, глубокие, цельные. Линия головы сильная, но
короткая. Меркуриальная -- глубока, удвоена и на скрещении с головной
вспыхивала звездой, одним из лучей которой являлось уклонение Аполлона в
сторону Луны.
Однажды, рассматривая его руку, я сказал Василию Ивановичу: "У Вас
громадная сила наблюдательности: даже то, что Вы видели мельком, у Вас
остается четко в глазах. Разум у Вас ясный и резкий, но он не озаряет области
более глубокие и представляет полный простор бессознательному. Идея, едва
появившись, у Вас тотчас же облекается в зрительную форму, опережая свое
сознание. Вы осознаете из форм...в
Он перебил меня: "Да вот у меня было так: я жил под Москвой на даче,2) в
избе крестьянской. Лето дождливое было. Изба тесная, потолок низкий. Дождь
идет, и работать нельзя. Скушно.. И стал я вспоминать: кто же это вот точно
так же в избе сидел. И вдруг... Меншиков... сразу все пришло -- всю композицию
целиком увидел. Только не знал еще, как княжну посажу.
...А то раз ворону на снегу увидал. Сидит ворона на снегу и крыло одно
отставила, черным пятном на снегу сидит. Так вот этого пятна я много лет
забыть не мог. Потом боярыню Морозову написал. Да и "Казнь стрельцов" точно
так же пошла: раз свечу зажженную днем на белой рубахе увидал, с реф
