Воробьев Константин - Во Гробе Сущий
Константин Дмитриевич Воробьев
ВО ГРОБЕ СУЩИЙ
Огромный, выкрашенный в грязно-желтый колер коммунальный дом. В доме
нет квартир - только жилплощадь. Лестницы дома загажены отбросами еды и
окурками, на ступеньках щетинятся голодные и злые кошки, а на площадках
пластается густой чад прокисших щей.
Ночами лестницы дома погружены в плотный мрак. Тогда коты в тягучем
призыве леденят кровь в жилах слабонервных:
Ма-а-авврр-рра!
Абррр-рр-а-аам! - отзываются кошки, и снова тихо, тоскливо и отчего-то
жутко.
Спит желтый дом. Лишь кое-где в непромытых окнах тускло горит огонь
значит, там больной младенец или с сухими глазами и скорбно сжатым ртом
ждет жена мужа из бара. Но к двум часам ночи свет гаснет всюду. Только в
одном окне он горит всю ночь напролет. Там живет писатель...
...Тесная комната заставлена разнокалиберной мебелью, пыльным,
когда-то бархатным диваном, который писатель называет почему-то "софкой",
таким же креслом, названным им "фотелем", и еще разной рухлядью от десяти
до сорока трех рублей за штуку. Но в углу, у самого окна, стоит
свежеотполированный большой и уютный письменный стол, заваленный книгами
классиков и рукописями самого писателя. Писатель бледен, высок ростом, с
большим лбом и лихорадочным огнем в грустных усталых глазах. Всё в нем
неспокойно и угловато. Только мочки ушей по-женски мягко округлены, и
только они внимательному человеку могут дать повод к мысли о том, что этот
тридцатилетний человек умел когда-то заразительно и ласково смеяться...
Тихо. В соседней комнате в жалобной и тихой позе спит жена писателя -
студентка педагоги-ческого института. В щель неплотно прикрытой двери от
настольной лампы писателя на кровать падает узкая полоска света. Она падает
и освещает правую руку спящей. Писатель видит выпачка-нные в чернилах
пальцы жены, вспоминает, как морщила она лоб над конспектом по
диалектичес-кому материализму, вздыхает и прикрывает плотнее дверь в
спальню. Потом долго сидит, уставясь в стену, и вдруг зябко и испуганно
вздрагивает.
- Ма-а-аввр-р-раа! - почти по-человечьи взмяукивает кот на лестнице, и
писатель выбегает в кухню, придушенно кричит:
- Брысь, чертова сволочь! Брысь, пас-скудина!!
В холодной кухне - вода замерзает в чайнике за ночь - писатель нервно
выкуривает дешевую сигарету, запивает ее стаканом ледяной воды из-под крана
и идет к столу. И снова долго сидит молча и зловеще, потом начинает быстро
писать:
"Вильно - старинный город. Улицы его тесны и извилисты, и пролегли они
средь дружной и согласной рати приземистых плотных домов. Мало площадей в
этом старом городе. А единствен-ная "Лукишки", как и пятьсот лет тому
назад, остается поросшей придорожником, пыреем и еще какой-то несказанной
литовской травой. Здесь будет, очевидно, отстроен памятник Ленину, и тогда
площадь засеют незабудками...
На западной окраине этой площади шприцем проколол небо
красномакушечный костел. Каждый день по утрам и вечерам в костеле
коленопреклоняются молящиеся, слышатся печальные стоны органа и хор певчих,
и в открытую дверь храма далеко видна горящая свеча у образа Спасителя.
Свеча мерцает трепетно и прерывисто, и издали она напоминает дрожащую каплю
яркой крови, готовую упасть к ногам Христа.
То свободно и широко, то печально и проникновенно звучит орган под
сводами древнего костела, рассказывая богомольцам волнующую правду о
ком-то, призывая их к добру и истине. А капля крови дрожит и дрожит на
отрыве, плавясь и ненадолго застывая..."
Все это пишется вдруг, "не пе
