Вульф Шломо - Сионюга
Шломо Вульф
Сионюга
1.
1.
Я простучала каблуками сапожек по оледеневшему пятнами бесснежному
зимнему владивостокскому двору, профессионально кося глазом на голые ветки
сквера, со-дрогающиеся под порывами сухого ветра, и вошла в знакомый
подъезд. Здесь ни-когда не жил никто из моих знакомых, но я хожу сюда уже
много лет в одно и то же дневное время. Привычно поднимаюсь на лифте на
седьмой этаж и без звонка или стука открываю всегда приоткрытую дверь чужой
квартиры. Никто не спешит мне навстречу. Я снимаю в прихожей шубку и шапку,
но не меняю сапоги на стоя-щие здесь чужие женские шлепанцы. Поправляя у
зеркала прическу, я с удоволь-ствием отмечаю свою отличную фигуру, здоровый
цвет лица с нежным румянцем с мороза, большие блестящие глаза. "Блеск,
струящийся из них, - сказал мне как-то мой благоверный, - походит на сияние
полной луны. Когда я смотрю в твои глаза, их золотистая глубина притягивет
меня к себе так, что я не вижу ничего другого. Глубина их кажется
неизмеримой, бездонной, как само небо. Они сияют в темноте своим собственным
лунным блеском..." Я тогда еще не знала, что он почитатель Уилки Коллинса с
его удивительным "Лунным камнем", и была поражена поэтич-ностью сравнений
своей персоны с космическими далями.
Но в гостиной, куда я прохожу сейчас, навстречу мне с улыбкой
поднимается из кресла совсем другой человек. Элегантный мужчина моего
возраста.
Это, однако, и не адюльтер, читатель. На столе нет ни вина, ни цветов,
а в глазах молодого человека нет ни нежности, ни нетерпения грядущей
близости.
Это - Госсыск образца декабря 1983 года.
Я - помощник, тайный внутренний добровольный сотрудник госбезопасности,
а этот парень - мой старший коллега из легальных сотрудников. Я не знаю ни
его должности, ни воинского звания, ни фамилии, только имя-отчество. Себя же
я не считаю ни платным провокатором царской охраники, ни стукачом НКВД
образца 1937, знавшим о трагической судьбе выданных им людей и, тем не
менее, под-ставлвшиим все новых и новых под топор террора. Я, напротив,
знаю, что людям, на которых я уже представила информацию, не грозили даже
служебные непри-ятности. В стране, расчищенной, казалось, на века чекистами
предыдущих поколе-ний, просто не было серьезных врагов строя, а потому моих
подопечных просто брали на учет и уделяли им пристальное внимание, о котором
они, как правило, и не подозревали. Поэтому эта тайная деятельность
представлялась мне иногда неле-пой игрой взрослых людей в шпионов-сыщиков.
Себя же саму я считала сознательным борцом за незыблемость советской
власти и угодного мне коммунистического режима, недостатки и даже пороки
которого я осознавала ничуть не хуже тех, за кем тщательно наблюдала. Но, в
отличие от них, я не видела этому режиму разумной альтернативы. Я была
уверена, что рухни он, на смену придет нечто стократ хуже, а потому искренне
служила сохранению и ук-реплению той власти, что дала мне образование и
право на достойную жизнь в своей интернациональной стране.
По своей линии я, к тому же, занята по прямому назначению чистокровной
совет-ской еврейки - борьбой с сионизмом, под которым мы понимали не столько
сма-нивание таких как я в Израиль, сколько насильственное влияние спецслужб
этой страны на наш государственный и общественный строй вообще и на судьбу
совет-ской ветви моего древнего народа в частности.
"Вы молодеете прямо на глазах, Изабелла Витальевна, - проговорил мой
куратор, крепко пожимая мне руку. - Не зря вам нет отказа ни в чем." "Не
ина
