Гейман Александр - Император Соло
Александр Гейман
Император соло
Траурные флаги висели на шестах по всему Некитаю - страна скорбела о
пропаже последнего французского святого. А в том, что доблестный аббат
Крюшон тоже был святым вестником Шамбалы, ни у кого сомнения не было.
Возможно, святость его и не дотягивала до незапятнанного сияния графа Артуа
- сей святой граф прошел по юдоли грехов наших даже не заметив их. Он не
только ни разу не онанировал - он даже не сознавал этого. За аббатом же
водились кое-какие грешки - например, он так и не измазал трон императора
соплями, хотя в этом состоял его долг пастыря и христианского вероучителя.
Но никакого сомнения, что миссионерский подвиг, сотворенный праведным
аббатом, полностью очистил его и искупил все случайные прегрешения, которым
все мы, смертные, увы, иногда подпадаем. Ведь сколько аббат прожил в
Некитае? Всего ничего - то ли полгода, то ли еще меньше. А сколько праведных
трудов совершил? Великое множество. И ведь не остался, чтобы тщеславно
насладиться плодами проповеди своей,- нет, аббат сотворил благочестивый
посев и, дождавшись первых плодов, скромно удалился, оставив питомцам своим
вкусить сладость жатвы. Наставил Сюй Женя и Тяо Бина сигать ради святой
истины в купель с поросячьей мочой - и удалился. Чудотворно даровал де
Перастини когтеходство по вере его - и ушел. Посадил Пфлюгена и Тапкина
распевать в харчевне народную песню "Дрочилка Артуа" - и ушел. Отстегал
членом по башке Блудного Беса на Заколдованном перевале - и слинял. Раздавил
как клопов резидентуру Бисмарка - и удрал. Пресек отток некитайского семени
из родной земли - и сконал. Зашухерил всю малину - и похилял. Поломал кайф
кентам - и слинял. Навонял как хорек под нос всей столице - и скололался к
хренам... Святой человек, колбаса мой сентябрь!.. килда с ушами!..
Когда император узнал, какой шмон навел в Неннаме аббат Крюшон и как
бесследно исчез впоследствии, владыка чрезвычайно расстроился.
- Да что же это такое,- жаловался он супруге и двору,- только завелся
один святой - сбежал, второго прикормили - и опять сбежал! Ну почему, почему
у нас не задерживаются святые? Хоть бы,- горько вздыхал император,- трон
соплями напоследок измазал - так и то побрезговал! Эх!
Почему-то государя это удручало больше всего. Напрасно придворные хором
уверяли императора, что его обиды и подозрения беспочвенны. Де Перастини
божился, что устав ордена иезуитов строжайше запрещает иезуитам, особенно
французским, мазать сопли на трон, особенно некитайский. Но император ничего
не хотел слушать. Он усматривал в этом жесте аббата, а вернее - в отсутствии
оного, пренебрежение к своему престолу и роптал:
- Вишь, какие мы гордые! Я, дескать на вашу дикую страну и сморкать не
хочу! Ну, правильно, он святой, а мы тут додики все... Так ты хоть из
вежливости прикинься... Вон граф - только приехал, а сразу же сиденье в
столовой обмазал, а небось, он архат еще почище аббата... килда с ушами!..
На самом же деле аббат не обсморкал трон единственно из-за простой
рассеянности, а кроме того он еще предполагал вернуться в Некитай и
наверстать упущенное. Но, как водится, владыка Некитая приписывал все злому
умыслу и продолжал обижаться. Соболезнуя печали обожаемого властелина, Гу
Жуй решился сам пробраться ночью в тронный зал и обмазал сиденье трона
добрым литром соплевидного гоголя-моголя. Государя уверили, что это сделал
лично аббат, якобы тайно вернувшийся в Некитай исключительно с этой целью.
- Ну, а где ж он сам? - спросил император, не ос
