Головков Александр - Сто Двадцать Первая Область
Александр Головков
Сто двадцать первая область
Майор Карнаух имел твердую волю и терпеливый характер, умел досконально
разбираться в делах и принимать решения, и носил китель, запорошенный
перхотью на плечах и воротнике. Он часто не высыпался. Во всю стену перед
ним висела карта Советского Союза. Отложив мероприятия по борьбе с
преступностью, он изредка угрюмо поглядывал в окно, за которым гудели
трамваи и летала одинокая ворона, и снова в который раз перечитывал акт,
недавно составленный на месте происшествия. Нет, это было не
дорожно-транспортное происшествие, не убийство, не грабеж, не махинация...
Дело, которое предстояло распутать, оказывалось сложнее и не подходило ни
под какую судебную классификацию.
Близилось время утреннего рапорта. Карнаух взглянул на часы, вздохнул и
вышел из кабинета.
О случившемся он доложил подполковнику Волокитину - человеку
уважаемому, с огромным опытом работы в органах и постоянным крепким
запахом одеколона. Настала его очередь задуматься над актом. От отложил
отчет, снял очки и стал смотреть в окно, за которым гудели трамваи и
летала ворона.
Нет, это был не случай угона автомобиля, не факт самогоноварения, не
изнасилование, не спекуляция... Просто один человек высказался. Ну и что?
Уголовный кодекс не запрещает говорить. Но если человек высказался, это не
просто. Слово, как воробей, - выпорхнуло и улетело. А общественное
спокойствие нарушено. Очень запутанное дело.
Волокитин сунул таблетку под язык, взял отчет и отправился на рапорт.
Полковник был вежлив и лаконичен:
- Докладывайте.
Волокитин нацепил очки и встал перед длинным рядом сотрудников.
- Пьянки, драки, хулиганство, - зачитал он ровным голосом. - В общем,
ничего необычного. Кроме, разве что... - Он приподнял злополучный акт. -
На улице Коллективной кто-то сказал...
- Сказал? - у полковника брови вздернулись.
- Сказал, - вяло повторил Волокитин.
- Ну и дать ему за оскорбление! - откликнулся кто-то.
- Как сказал? - посуровел полковник.
- Правду, - выдохнул Волокитин.
- Правду?
- Не может быть! - вскочил бледный лейтенант Филинов. - На моем участке
такого не могло случиться!
- Есть свидетели, - глядя на участкового поверх очков, сообщил
Волокитин.
Филинов густо покраснел.
- Я своих людей знаю. Мои не способны на такое. Если кто-то и сказал...
- Филинов задохнулся от волнения. - Это мог быть только приезжий!
Полковник покачал головой.
- Серьезный случай. Надо искать.
До завтрака Карнаух бродил по затертым коридорам здания управления,
вглядываясь в лица подчиненных, и размышлял о том, кому можно поручить это
дело. Дело представлялось очень деликатным. Ведь официально правду
говорить не запрещалось. Было бы глупо, если бы за правду преследовали по
закону. На оборот, полагалось, что все только и должны говорить правду. На
улице можно было любого остановить и спросить, говорит ли он правду? Любой
скажет, что он всегда говорит только правду. Все жители в городе были
честными. Свидетелей в суде предупреждали, что за дачу ложных показаний
предусмотрена ответственность. Все клялись, что говорят правду. Но одно
дело - утверждать, что говоришь правду. Другое дело - говорить правду. Тут
разночтений быть не могло. Все все понимали как надо. В этом же случае все
было перевернуто с ног на голову. Нарушитель торжественно не клялся, что
говорит правду. Он, как записано в акте, "весело болтал". И тем не менее,
по свидетельству очевидцев, сказал правду. И где?! Не на профсоюзном
собрании, не в подшефной шк
