Гор Геннадий - Необычайная История
ГЕННАДИЙ ГОР
НЕОБЫЧАЙНАЯ ИСТОРИЯ
- Вы кто? - спросил я его.
Он ответил с легкой грустью в голосе:
- Разве я знаю, кто я? Я слишком похож на тебя, чтобы
настаивать на самостоятельном значении своего личного "я". Я
еще не знаю, кто я. Но надеюсь, скоро буду знать. А кто ты?
- Джек Питерс. Твой создатель.
- Бог?
- Откуда тебе известно о боге? Бога нет. И кроме того,
разве я похож на бога?
- А кто же ты? - допытывался он.
- Твой создатель.
- Отец?
В его голосе прозвучал оттенок неуверенности.
- В прямом смысле, нет. В переносном - да. Ты не рожден.
Ты создан, как создаются...
Я не нашел в себе сил, чтобы закончить начатую фразу.
Ведь я хотел ему сказать: "Ты создан, как создаются вещи".
Мне стало жалко его. Он был так обидчив, так самолюбив.
- Отец,- сказал он ласково.- Отец,- повторил он это так
странно звучавшее в его устах слово.- Отец...
Самой интонацией, модуляцией своего голоса он вложил в
это слово столько непосредственного и глубокого чувства, что
мне стало не по себе.
- Суди сам, как я могу быть твоим отцом? - сказал я.- Ты
выглядишь моим ровесником.
- Брат? - спросил он.
- Нет,- ответил я.
- А кто?
Я оставил его вопрос без ответа. Не мог же я ему сказать,
что я конструктор, изобретатель, изобретший его.
- Приятель, друг? - спросил он.
- Возможно, когда-нибудь мы станем друзьями, - сказал я.
Но возможно ли это, в самом деле? Я все еще смотрел на
него, как на вещь, правда, разумную вещь, но все же вещь.
- Не довольно ли на сегодня? Ты, наверное, устал? Отдох-
ни. Осмотрись. Завтра я приду к тебе.
Он, по-видимому, не хотел, чтобы я уходил от него. Ему
претило одиночество.
- Отец! - звал он меня.- Отец...
Я обучал его видеть мир. Мне хотелось добиться, чтобы он
видел вещи более остро и свежо, чем видят обыкновенные люди,
чуточку утомленные тем, что окружает их с детства.
У него не было ни детства, ни юности. Он сразу стал
взрослым.
Я клал на стол яблоко.
- Что это за предмет? - спрашивал я его.
Он ответил, как ответил бы Сезанн, Петров-Водкин или ве-
ликие фламандцы, если бы они могли вложить в слова всю объ-
емную мощь, силу и мудрость своего живописного видения. Он
рассказывал мне о том. что открывал его глаз, погружаясь в
яблоко, в его мягкую округлость, в его свежесть и аромат.
Обучая его, я обучался и сам.
- Отец...- Он все-таки называл меня так.- Отец, не нахо-
дишь ли ты, что природа мудра и искусна.
Я не поправлял его, не говорил ему, что я не отец. Я объ-
яснял.
- Яблоко создано не только природой, но и садовником. Са-
довник затратил не меньше усилий, чем природа.
Он слушал. Слушал не без удовольствия. Ведь он самто не
имел никакого отношения к природе.
Я учил его слушать и учился сам. Шепот дождевых капель,
падающих в траву. Музыкальное биение весеннего ручья, ломаю-
щего звенящие льдинки. Голос кукушки, сливающей протяжные
тающие звуки с зарей. Свист иволги. Рокот и стон рояля... Он
вбирал в себя мир и впитывал все, что его окружало.
- Учитель,- спрашивал он,- скажи, а что такое человек?
Почему он появился на Земле? Откуда пришел и куда идет?
- Ты сам должен ответить на эти вопросы. Учись думать...
Многие его вопросы ставили меня в тупик. Я был всего-нав-
сего инженером-биологом, создателем думающих объектов, а он
задавал такие вопросы, на которые мог бы ответить только фи-
лософ.
Помню, как я принес ему знаменитый роман Александра Дюма
"Три мушкетера".
Он начал читать с конца. Я подумал, что это объясняется
крайней его рассеянностью. Но я ошибся.
