Библиотека в кармане -русские авторы

         

Горбатов Борис Леонтьевич - Большая Вода


Борис ГОРБАТОВ
БОЛЬШАЯ ВОДА
В полярном году есть один в буквальном смысле слова непутевый месяц.
Это какой бы вы думали? Это... июль. Точнее: с 20 июня по 20 июля.
Именно в эту пору Диксон становится островом.
Пароходы еще не ходят, самолеты уже не летают, собаки не бегают.
Словом, в июле люди сидят по домам и ждут. Июль - месяц полного
бездорожья, но зато и предчувствия больших дорог.
Удивляться не следует: в полярном календаре все наоборот. Здесь самый
солнечный месяц апрель, а самый ненастный - август; здесь в октябре уже
зима, а весна, робкая и измученная дальней дорогой, добредает сюда лишь в
конце июня.
И июль здесь - перевальный месяц, гребень года, месяц больших ожиданий
и неясных тревог.
Именно в эту пору дядя Терень с Восточного берега надевает высокие
белые сапоги из белужьей кожи, жирно мажет их ворванью, берет ружье, палку
и табак, вскидывает на спину походный мешок и трогается в путь-дорогу.
- Куда ты собрался, дядя Терень? - удивленно встречает его сосед по
промыслу, молодой парень, зимующий по первому году. - Да кто же в такую
погоду ходит?
- Я хожу, - просто отвечает дядя Терень, - тринадцатый год хожу.
- Куда же ты идешь, дядя Терень?
- А на Диксон.
- С ума ты сошел, старик! Полтораста километров! Оставайся дома. Скоро
пароходы пойдут.
- Мил человек, - удивляется дядя Терень, - как же мне не идти? Я не
пойду, кто же пойдет тогда?
- Да идти-то зачем?
- Идти надо, чудак человек! Я, брат, всю жизнь хожу.
И в деревне, бывало, ходил. Кто же другой пойдет? - бормочет он,
нетерпеливо поглядывая на дорогу. Ему скучно все это объяснять. - Почты не
будет ли какой до Диксона? - спрашивает он, оживляясь. - Так я возьму, да
и пойду, пожалуй.
- Почты? - конфузится сосед. - Нет, что уж... Ну, да коли все равно
идешь, захвати падырку [Падырка - письмецо (ненецк.)]. Тисни там... - и
шепотом прибавляет: - Нехай приезжает, Настя-то...
Дядя Терень усмехается, забирает радиограмму и трогается в путь.
Он идет и бормочет в усы песню, которую сам придумал:
Долог путь до моря сизого... Эх!
Тяжек путь до острова скалистого... Эх!
Где ты, мачта, где, заветная?
Э-эх!
В тундре - весна. Звенят большие и малые ручьи. Со стоном взламываются
речушки в горах. Дрожат покрытые тонкой пленкой заморозков рябоватые
озерца, лужи, купели стоячей, остро пахнущей мхом и землей талой воды.
Вода всюду. Ступишь ногой в мох - и мох сочится. Тронешь мшистую кочку
- и кочка сочится. Станешь робко ногой на ледок - и из-под ледка брызнет
вода, звонкая, весенняя.
Вся тундра сейчас - сплошное болото. Оно оживленно всхлипывает под
сапогами, мягкое, податливое, покрытое желтой прошлогодней травой и нежным
весенним мхом, похожим на цыплячий пух.
Весна входит в тундру робко и неуверенно. Останавливается.
Оглядывается. Испуганно замирает под нежданным нордом, ежится под
метельным остом и все-таки идет, л дет... Уже сполз в лощины снег, но еще
не стаял. Уже открылись забереги, но лед еще прочен. Уже появился гусь, но
нет еще комара.
Подо льдом на реке свершается невидимое глазу великое движение.
Гидрологи отмечают повышение температуры я падение солености воды в залнве
- верные приметы надвигающейся весны.
Но на промыслах и зимовьях Восточного берега, где гидрологов нет, самая
верная примета - дядя Терень.
- Скоро быть большой воде, - радостно говорят в избах, - Уже дядя
Терень пошел.
Третьего дня его видели в бухте Белужьей, вчера его несшо слышали на
Сопочной Карге. Он идет на двадцать дней впереди большой воды.





Содержание раздела