Библиотека в кармане -русские авторы

         

Горенштейн Фридрих - Улица Красных Зорь


Фридрих Наумович Горенштейн
УЛИЦА КРАСНЫХ ЗОРЬ
Повесть
1
Улица Красных Зорь была главная и единственная в поселке. От нее отходили
неглубокие тупички в несколько домов каждый. В ширину поселку расти некуда
было. С одной стороны железная дорога, узкая колея от мочально-рогожной
фабрики, рядом с ней грунтовка, а за дорогами лес, сосняк-брусничник на сухом
песке. Другая сторона была речная, и крайние дома тупичков стояли на
обрывистом берегу реки Пижмы. За Пижмой, на суглинистой влажной почве,
сосняк-черничник. Этот лес был пострашней, и ходить туда за черникой в
одиночку, без поселкового народа, было опасно. Чем далее, тем угрюмей
становилось, и деревья выше, сильней - сибирская лиственница, кедр, пихта -
деревья таежные. В самой чаще лес заболочен, почва торфяная, и из мхов, из
лесных злаков росли ели, ольхи, березы, осины, хвощи, осоки. Но это совсем уж
далеко от улицы Красных Зорь, и Тоня о тех страшных местах только слыхала,
однако никогда там не была, хоть в поселке на улице Красных Зорь жила давно,
лет шесть, с тех пор, как родилась.
Тоне казалось, что в болотистых местах и прячется самое страшное слово для
поселковых - амнистия.
Поселок был последним пунктом, ближе которого ссыльных к Москве не
пускали, и когда случалась амнистия, начинались грабежи и убийства. Другое
страшное слово - война, было далеко, на краю света, и могилы военные были
далеко. Вместо убитого человека присылали бумажку, и взрослые эту бумажку
оплакивали. А амнистия жила хоть и далеко от улицы Красных Зорь, однако в этой
местности, в болотистой чаще, и жертв ее хоронили в сосновых и еловых гробах
на поселковом кладбище у сосняка-брусничника. К тому ж амнистия пришла тогда,
когда война кончилась и стала не опасной. Сама Тоня, правда, амнистии не
помнила, но слышала, как взрослые, Тонина мама Уля, и тетя Вера, и муж тети
Веры, дядя Никита, вспоминали про кассира с мочально-рогожной фабрики,
которого нашли в Пижме без головы, и про семью Ануфриевых, которую зарезали и
обокрали. Зарезали всех, кроме парализованной бабушки. С бабушки только сняли
одеяло, вытащили из-под головы подушку, а из-под бабушкиного тела простыню. Но
когда амнистированных переловили, время стало спокойное, хоть и голодное.
С тех пор как Тонин отец уехал от них, мама Тони и трехлетнего Давидки
работала на станции, мыла товарные вагоны. Уйдет, оставит на столе миску с
пареной свеклой, а рядом чугун с соленой водой. Поедят дети свеклы, попьют
соленой воды и лезут на печку. Как и во всех поселковых домах, в Тонином доме
была большая русская печь с лежанкой. А меж окон висело зеркало, в которое
Тоня любила смотреть, и на зеркале много бус, нанизанных на нитку, красивых,
разноцветных, которые Тоня любила перебирать. На подоконнике стоял цветок в
горшке, который весной красиво расцветал, а в углу висела балалайка с красным
бантом. Балалайка досталась Тониной маме от ее отца, дедушки Григория.
Тонина мама, Ульяна Зотова, была поселковая красавица и певунья. Тоня
любила, когда мама в сорочке до пола расчесывала перед зеркалом свои
светло-русые косы гребнем пепельного цвета с ручкой, а она, Тоня, сидела
рядом, прижимаясь к теплому мягкому материнскому телу. К Ульяне Зотовой многие
сватались в поселке, но вышла она замуж за Менделя, рыжего еврея из сосланных,
и родила от него двоих детей. Мужа она любила и, когда была в хорошем
настроении, то звала - Мендель. Но когда ссорилась с ним или была в плохом
настроении, то звала Миша. Работал Мендель шофером на





Содержание раздела