Горький Максим - Два Босяка
А.М.Горький
Два босяка
Очерк
В первый раз я их увидал в Севастополе. Из группы, человек в двадцать,
"голодающих из России", явившихся к подрядчику-землекопу проситься на
работы по выемке земли для какой-то канавы, резко выделялись две высокие
худые фигуры, в которых с первого взгляда можно было узнать босяков и по
костюмам, и по рисовке, и по той бесшабашной независимости, с которой они
держались среди пришибленных голодающих, скучившихся на дворе подрядчика,
сидевшего на резном крылечке своего весёленького домика, кругом обсаженного
тополями.
Сняв шапки, голодающие стояли понуро, говорили тихо и просительно, и
из каждой складки их рваных армяков сияло печальное сознание беспомощности
и той угнетённости духа, которая, подавляя человека, делает его каким-то
деревянным автоматом, в одну секунду готовым подчиниться чужой воле.
С подрядчиком говорил низенький чернобородый мужик с жёлтым лицом и
живыми, но подёрнутыми дымкой печали глазами.
Углы рта у него были опущены книзу, и к ним от переносья легли те две
резкие морщины, которые придают такое характерное страдальческое и
измождённое выражение ликам святых на иконах русской школы. Говорил он
медленно и округлённо:
- Будь благодетелем, господин, возьми! Мы за всякую цену согласны, нам
бы на кусок только, потому как больно уж мы ослабли животами!
Сзади его раздавались вздохи. Подрядчик, сырой и толстый человек
средних лет, с болезненным лицом и серыми сощуренными глазами, задумчиво
барабанил пальцами по своему животу и разглядывал артель.
- Возьми, сделай милость. Мы те в ножки поклонимся!.. - И мужик стал
опускаться книзу.
- Ну, ну! Не надо, - сказал подрядчик, махнув рукой. - Ладно, беру.
Всех беру. Полтина в день, харчи ваши...
Мужик почесался и, вздохнув, оглянул свою артель. У нескольких из его
товарищей по грустным лицам прошла как бы неуловимая тень, и они тоже
вздохнули. Чернобородый мужик крякнул и переступил с ноги на ногу.
- У тебя вон работают на твоих, харчах по шесть гривен... - робко
заявил он.
- Ну? - строго спросил подрядчик.
- Ничего... мы бы не хуже...
- Не хуже! Знаю я. Те смоленские, исконные землекопы.
- Больше всё наши как будто...
- Какие это ваши?
- Самарски... пензенски, симб...
- А ты вот что: хошь работать, - иди и становись, а не хошь, -
пошёл... Ну? То-то! Иди... Сколько человек?
- Нас-то? Нас восемнадцать... А трое вон не наши... - мужик кивнул
головой в сторону, где стоял я и двое босяков.
Подрядчик поднялся, поглядел на нас, и на его толстом лице появилась
злая гримаса.
Щёки и губы дрогнули, он сжал кулак и, подняв его, закричал:
- Вы опять пришли, дьяволы? Ах ты!.. И скоро ли это вас в каторгу
сошлют! Где лопаты? Где кирки? Воры! Мерзавцы! Ведь кабы время мне, я бы
вас усадил в одно место...
Один из босяков, пониже ростом, в рыжей шляпе без полей и бритый,
передёрнул плечами и спокойно заявил:
- А ты, Сергейка, не лай... а то мы тебя прежде к мировому-то сведём
за оскорбление словом. Вник? Лопаты!.. Кирки!.. Дура жирная. Ты видел, что
мы твои лопаты взяли?
Подрядчик затопал ногами и закричал ещё громче;
- Вон, черти!.. Пшли! Гони их, ребята, всех троих! Гони...
Ребята нерешительно посмотрели на нас и расступились. Другой босяк, в
солдатской кепи старого образца, с сивой бородой, широкой и волнистой, и с
чёрными, мрачными глазами, проговорил густо и звучно:
- Не дашь работы?
- Пошли! Иди вон!..
- Не ори, Сергейка, лопнешь! - посоветовал бритый. - Идём, Маслов...
Его сивобородый товарищ круто пов
