Горький Максим - Л Троцкий О Горьком
Л. Троцкий о Горьком
Горький умер, когда ему ничего уж больше не оставалось сказать. Это примиряет
со смертью замечательного писателя, оставившего крупный след в развитии
русской интеллигенции и рабочего класса на протяжении 40 лет.
Горький начал, как поэт босяка. Этот первый период был его лучшим
периодом, как художника. Снизу, из трущоб, Горький принес русской
интеллигенции романтический дух дерзания, - отвагу людей, которым нечего
терять. Интеллигенция собиралась как раз разбивать цепи царизма. Дерзость
нужна была ей самой, и эту дерзость она несла в массы.
Но в событиях революции не нашлось конечно, места живому босяку, разве
что в грабежах и погромах. Пролетариат столкнулся в декабре 1905 года с той
радикальной интеллигенцией, которая носила Горького на плечах, как с
противником. Горький сделал честное и, в своем роде, героическое усилие -
повернуться лицом к пролетариату. "Мать" остается наиболее выдающимся плодом
этого поворота. Писатель теперь захватывал неизмеримо шире и копал глубже,
чем в первые годы. Однако, литературная школа и политическая учеба не
заменили великолепной непосредственности начального периода. В босяке, крепко
взявшем себя в руки, обнаружилась холодноватая рассудочность. Художник стал
сбиваться на дидактизм. В годы реакции Горький раздваивался между рабочим
классом, покинувшим открытую арену, и своим старым друго-врагом,
интеллигенцией, с ее новыми религиозными исканиями. Вместе с покойным
Луначарским он отдал дань волне мистики. Памятником этой духовной капитуляции
осталась слабая повесть "Исповедь".
Глубже всего в этом необыкновенном самоучке сидело преклонение пред
культурой: первое, запоздалое приобщение к ней как бы обожгло его на всю
жизнь. Горькому не хватало ни подлинной школы мысли, ни исторической
интуиции, чтоб установить между собой и культурой должную дистанцию и тем
завоевать для себя необходимую свободу критической оценки. В его отношении к
культуре всегда оставалось немало фетишизма и идолопоклонства.
К войне Горький подошел прежде всего с чувством страха за культурные
ценности человечества. Он был не столько интернационалистом, сколько
культурным космополитом, правда, русским до мозга костей. До революционного
взгляда на войну он не поднялся, как и до диалектического взгляда на
культуру. Но все же он был многими головами выше патриотической
интеллигентской братии.
Революцию 1917 года Горький встретил с тревогой, почти как директор
музея культуры: "разнузданные" солдаты и "неработающие" рабочие внушали ему
прямой ужас. Бурное и хаотическое восстание в июльские дни вызвало в нем
только отвращение. Он снова сошелся с левым крылом интеллигенции, которое
соглашалось на революцию, но без беспорядка. Октябрьский переворот он
встретил, в качестве прямого врага, правда, страдательного, а не активного.
Горькому очень трудно было примириться с фактом победоносного
переворота: в стране царила разруха, интеллигенция голодала и подвергалась
гонениям, культура была или казалась в опасности. В те первые годы он
выступал преимущественно, как посредник между советской властью и старой
интеллигенцией, как ходатай за нее перед революцией. Ленин, ценивший и
любивший Горького, очень опасался, что тот станет жертвой своих связей и
своих слабостей, и добился, в конце концов, его добровольного выезда
заграницу.
С советским режимом Горький примирился лишь после того, как прекратился
"беспорядок", и началось экономическое и культурное восхождение. Он горячо
оценил гиг
