Горький Максим - Светло-Серое С Голубым
А.М.Горький
Светло-серое с голубым
Сухой, холодный день осени. По двору тоскливо мечется пыльный ветер,
летают крупные перья, прыгает ком белой бумаги; воздух наполнен шорохом и
свистом, а под окном моей комнаты торчит нищий и равнодушно тянет;
- Господи, Иисусе Христе, сыне божию, поми-илуй нас...
Лицо у него заржавело, стерто, съедено язвой, голый череп в грязных
струпьях; он очень под стать и грязному двору и больному дню.
Ветер треплет его лохмотья, вздувает пазуху, бьет его пылью по ржавой
щеке, по уху- НИЕЦИЙ мотает головою и гнусаво выводит, с упорством
шарманки, унылый мотив:
- Благодетели и кормилицы, милостынку, Христа ради, подайте...
- Пошел к чёрту! - кричит из окна моя соседка, девица веселой жизни,
маленькая, с подведенными глазами и румянцем от ушей до зубов.
Нищий что-то урчит, ветер относит его слова, но я слышу медный звон
большой монеты, упавшей на камень двора, и сердитый голос девицы:
- На, подавись, подлец!..
Странно,- в голосе ее звучит обида, хотя обижает сама она. Я живу
рядом с нею третьи сутки и уже дважды слышал, как эта веселая девушка днем
поет трогательные песни, а по ночам плачет пьяными слезами.
Сегодня она пришла домой на рассвете и тотчас разбудила меня возней,
хриплыми рыданиями.
- Эй, сударыня! - крикнул я в щель переборки между нею и мной.- Вы мне
мешаете спать...
Помолчав с минуту, она снова стала всхлипывать и трубить носом, толкая
в переборку локтями и пятками, а потом начала ругать меня, тщательно
выбирая самые неудобные слова.
- За что? - спросил я.
Она убежденно ответила:
- Вы все - собаки!
Но, удовлетворив себя этим, позвала меня:
- Иди ко мне!
Я не успел поблагодарить ее за любезность, ибо она тотчас же добавила;
- Нет, не ходи, не надо, а то поутру Мишка придет, так он и тебе и
мне...
- Это кто - Мишка?
- Мой кредитный. Тоже сыщик.
- А почему тоже?
- Да ты - кто?
- Газетчик, писатель...
- Письмоводитель? Тоже, поди-ка, из полиции...
После этого она уснула, а утром, проснувшись, долго вздыхала, потом
безуспешно училась свистать, что-то грызла - сахар или сухарь,- наконец
постучала в стену:
- Сосед!
- Доброе утро...
- Чего-о?
- С добрым утром, говорю...
Она фыркнула:
- Скажите, пожалуйста, какой вежливый!.. У вас нет... ваксы?
- Нет.
- Ну, не надо... Ах, господи!
- Что вы?
- Скучно. Вас как зовут?
- Иегудиил.
- Вы разве жид?
- Нет, русский...
- Ну, значит, врете...
Поговорив в этом тоне еще несколько минут, она снова захрапела, точно
ее схватили за горло, и проснулась уже незадолго до появления нищего...
Проснулась и, вскочив с постели, запела веселым голосом:
Самара, ты - город богатый,
А я между тем сирота.
Самара, тобою, проклятой,
Разбита о счастье мечта...
Было интересно, почему ока, подав милостыню, обругала нищего? Я
спросил ее об этом сквозь переборку,- она ответила, подумав:
- Захотела, вот и обругала! А что еще?
Ветер за окном -бесится всё яростнее, катает по двору соломенный чехол
с бутылки, перебрасывает по камням нитяный носок, гоняет почтовый конверт,
солит пылью стекла окна. Над окном, на карнизе, уныло воркует голубь;
раздражая, трещит какая-то щепочка; кажется, что сердце умирает под мелкой,
холодной пылью.
Стена против окошка скупо оштукатурена грязноватой известью; кое-где
известь отвалилась, обнажив красный кирпич. Небо над крышей тоже небрежно
оштукатурено сероватыми облаками, между ними - глубокие синие ямы, и оттуда
льется в душу тоска.
- Сосед,- кричат из-за переборки,- идите чай пить!
- Бла
