Гранин Даниил - Место Для Памятника
ДАНИИЛ ГРАНИН
МЕСТО ДЛЯ ПАМЯТНИКА
Впоследствии даже мелкие подробности этого события стали казаться
Осокину многозначительными и странными. Но, пожалуй, самым странным было
то, что вся история, во всяком случае в его рассказе, выглядела совершенно
естественной, обыкновенной, даже скучноватой. Вот это-то и заставляло к ней
прислушиваться.
Примерно речь идет о начале пятидесятых годов нашего века. Карьера
Осокина только начиналась, и начиналась неплохо. У него была машина,
кабинет, секретарша, он ведал большим отделом, и попасть к нему на прием
было уже нелегко.
Приемных дней Осокин не любил. К вечеру голова становилась тяжелой,
мускулы лица болели от выражения внимательной вежливости, Осокин
раздражался, проклинал свою должность, из-за которой гибла его еще такая
молодая, такая перспективная жизнь. Как он ни старался, очередь в приемной
не убывала. За два года она даже выросла. Чем больше он принимал, тем
больше к нему записывались на прием.
Было без сорока минут семь, то есть практически Осокин мог принять еще
двоих-троих, поскольку на посетителя в среднем уходило десять-пятнадцать
минут.
Осокин точно запомнил, что посетитель оказался предпоследний, и
фамилия его была Лиденцов. Память на фамилии у Осокина была чисто
профессиональной.
Судя по фигуре и походке, вошедшему можно было дать лет сорок - сорок
пять, прожитых, очевидно, нелегко. Худой, очень морщинистый, в затрепанном
коричневом пиджаке с оттопыренными карманами, он выглядел каким-то
обгорелым, обожженным или обугленным, что-то в этом роде, определил Осокин.
Лиц своих посетителей Осокин не разглядывал. Входя к нему, люди делали
нужные им лица - робкие, страдающие, измученные, - то были не их
собственные лица, и на эту удочку Осокин не поддавался. Скорее можно было
раскусить посетителя по тому, как он приближался к столу или протягивал
свои бумаги.
Пока Лиденцов говорил, Осокин листал его дело, Обстоятельства были
несложные. Два года назад Лиденцов разошелся с женой, жил где-то у
приятелей, снимал угол, а теперь просил комнату. Право на совместную
жилплощадь он потерял, - очевидно, не захотел судиться, а просил дать ему
комнату скорее, сейчас. Никаких к тому уважительных оснований Лиденцов
вроде не имел. И ни на что не ссылался. На дурачка не походил. Бывают такие
чудаки, - как будто Осокин тут же вынет им из ящика ордер на квартиру.
Лиденцов держался уверенно, даже весело, - большей частью так держатся
имеющие чью-то поддержку.
- Очередь для всех одинакова. Чем другие хуже вас?
Фразы у Осокина были отработаны на все случаи, однако осторожности
ради он несколько смягчил тон.
- Знаете, в моем положении,-сказал Лиденцов,- думать приходится не о
преимуществах других, а о своих собственных.
Осокину показалось, что отвечают ему такими же заготовленными фразами,
как будто исполнялась заученная сцена.
- Какие ж у вас преимущества?
Лиденцов почему-то засмеялся.
- Я болен.
Тут же поднял рукав и показал сыпь, мелкие красные струпья. Зрелище
было препротивное, но Лиденцов не стеснялся, сам с задумчивым интересом
разглядывал свою руку.
- Мне каждый день надо ванну принимать.
- Внеочередным правом пользуются туберкулезные больные.
- Значит, не тем заболел?
- Вы ж интеллигентный человек, - с укором сказал Осокин. - Как вы
можете, вы представляете себе, что такое открытая форма туберкулеза?
За точность текста и тут и дальше ручаться нельзя. Вряд ли Осокин мог
буквально запомнить этот диалог. Свои собственные реплики он восстанавливал
