Гранин Даниил - По Ту Сторону
Даниил Гранин
По ту сторону
Повесть
I
Пули долетали уже до Камероновой галереи. Мелкие ссадины вспыхивали на
мраморе колонн, звенели перила. Шагин поднял бинокль. С галереи была видна
даль аллей, усыпанных листьями. На вечернем солнце розовели статуи. Белели
пустые скамейки. По золотой закатной воде плыли доски. Павильон на острове
был разрушен миной. Пестрые листья носились в воздухе, мешая разглядеть
глубину парка, откуда стреляли автоматчики. Парк стоял во всей красе. Охра
переходила в кармин, потом шли купы празднично пылающих оранжевых деревьев,
темная зелень кустов... Листва пока держалась. Она еще будет менять краски,
но Шагин этого не увидит.
Город был обречен. И парк, и дворец - все было обречено, Батальон
Шагина оставался последним. Они снимутся ночью, если удастся удержаться до
темноты.
Следы гусениц взрыли главную аллею. По ней ночью ушли танки. Тогда
батальон еще сражался под Александровкой. Шагин упрашивал капитана
задержаться. Пока эти три приблудных КВ стояли за спиной батальона, было
спокойнее. Капитан мотал головой и повторял одно: cнаряды! Они расстреляли
весь боекомплект. У Шагина не было снарядов. У Шагина ничего не было - ни
снарядов, ни пушек, было три пулемета, несколько минометов и винтовки.
Танки не подчинялись ему. Они искали свою бригаду. Шагин кричал капитану
про пулеметы, потому что танки имели пулеметы. Шагин кричал, потому что его
недавно контузило, он оглох и хотел слышать свой голос. Капитан тоже
кричал, потом вскочил на крыло, и танки попятились, роняя ветки, наваленные
на башни. Шагин встал перед гусеницами командирской машины. Капитан
спрыгнул, легко приподнял Шагина и швырнул в кусты. Танки ушли. Шагин не
хотел вставать Он лежал на красных кленовых листьях и не знал, что делать.
Он командовал батальоном вторые сутки. Его никогда не учили отступать. Было
бы хорошо, если б его ранило. Контузия отдалила грохот войны, он не слышал
воя, свиста, только разрывы, приглушенно, как бы издали. Его ординарец
Иголкин присел над ним, вытер ему платком нос, лицо, поставил на ноги. С
этой минуты Шагин снова стал делать то, что положено, но делал оглушенно и
бесчувственно. Когда рядом с ним убило комроты один Женю Либмана, его друга
по училищу, Шагин перевернул труп, вынул из кармана документы и прислонил
труп к стенке окопа вместе с другими убитыми. Они стояли, вздрагивая от
пуль и осколков. Это придумал Либман еще в Самокражах, теперь он сам стоял
с разорванной грудью, наклонив непокрытую голову.
Шагин со взводом пулеметчиков прикрывал отход остатков батальона ко
дворцу, затем они отползали, пока не очутились в парке. Он не слышал того,
что говорили вокруг, не слышал скрипа песка под ногами, он пребывал внутри
плотно закрытой оболочки, которую называли лейтенантом Шагиным, что-то она
приказывала, делала без его участия. Сейчас этот лейтенант разглядывал в
бинокль неправдоподобно безлюдный парк. Привычно разделял на секторы
обстрелов, готовил дворец к обороне. Связистам и связным он казался знающим
свое дело комбатом.
Он действительно знал, что произойдет. С рассветом по этим аллеям
войдут немцы, сперва разведчики, потом саперы, пехота, потом подъедут
машины с генералами, станут фотографироваться... Знание это ничего ему не
давало, он ничего не мог изменить, ничему помешать.
Бронзовый бюст Цезаря зазвенел, пробитый пулей. В осеннем воздухе
потянуло гарью. Черные клубы дыма поднялись над деревьями. Горел Китайский
театр. С виду парк оставался нетронутым, но он был
