Губер Борис - Мертвецы
Борис Губер
МЕРТВЕЦЫ
1. За околицей
Скучная в Сухарине церковь - новая, просторная, а голым, бурым кирпичом стен и
тусклыми окнами напоминает казарму. Тяжко в этакой церкви долгие обедни
выстаивать... Но сухаринский мужик ничего, стоит. Даже внимания не обращает: шут
с ней, со скукой! Мужик здесь - бородатый, хозяйственный, крестится широко,
прилежно бьет поклоны, а думает о своем, о быке мирском из совхоза Красная Ферма
да о наливающих ржах... Потому-то, не иначе, и залегло Сухарино плотным,
степенным селом с об'емистыми засеками в амбарах и с рослыми оранжевыми скирдами
на огуменках. Потому и желтеют так ласково сосновые стены новых, намедни
срубленных изб... Звон же вечерний проплывет над селом, над крышами, дойдет до
опушки лесной, да там среди деревьев и потеряется - заблудится, погаснет,
замрет.
Есть в Сухарине и школа. Церковь на одном конце, на в'езде, а школа - на другом,
за околицей, как раз напротив столба, что показывает бледной, выцветшей надписью
своей дорогу -
---------------
На с. Пречистый Бор.
---------------
Крутые скаты драночной крыши уже прорастают лишаем, серебристым, как рыбья
чешуя; низкий сруб потемнел, полиловел. Однако, школа еще не ветшает и выглядит
так же крепко и основательно, как все сухаринское.
Выстроена школа еще земством, попросту - коридор, классы, комнаты для учителей.
Краска на полах поистерлась, сохранилась только вдоль стен. Каморка сторожихи
Аксиньи так мала, что едва вмещает громадину печи.
В классах тесно от парт, и парты от времени уже не черные, а какие-то пегие. На
стене - Европа, истрепанная в клочья, картинки и гипсовая доска-орнамент: на
серой от пыли доске, серый и пыльный, не отцветая, цветет лотосовый цветок.
Пахнет в школе тепло и уютно - старыми книгами, мелом, угарцем. Сторожиха
Аксинья печи топить не любит: тяжелые березовые охапки горят - нужно их мешать,
а догорают - вытаскивать головешки. И торопится Аксинья, кряхтя лезет на
табуретку, тянется, закрывает трубу.
2. Фендрик
Учителей в школе двое. Степан Петрович старше, ему уже за тридцать. Он невысок
ростом, бесцветен и пучеглаз. Голову стрижет наголо, усики тщательно подбривает,
а угри, часами сидя перед зеркалом, давит без сожаления, до синяков.
В прежние, какие-то очень далекие времена, был он офицером и сейчас донашивает
старое свое платье - галифе с полинялыми кантами, тужурку цвета жухлой травы с
дырочками для погонных шнурков и шинель из потертого солдатского сукна. Это все,
что осталось от его былого офицерства: вспоминать о нем вслух Степан Петрович не
любит и в анкетах пишет обычно: "Пенкин, С. П., окончил классическую гимназию".
Погоны с тремя звездочками, темлячок и алая Анна запрятаны так далеко, что
сыскать их совсем невозможно.
За три года своей службы в Сухарине он обжился и к школе привык. В комнате у
него чистота и вылощенный порядок - он каждую неделю сам моет пол, ползает на
корточках и трет облупленные доски толченым кирпичом.
Гладко затесанные стены, в глубоких по бревнам трещинах, украшены фотографиями и
рамочки их затейливо сделаны лобзиком. В углу комнаты железная койка под сивым
одеялом, какие бывали прежде в лазаретах и кадетских корпусах. Подле окна -
еловый, добела выскобленный стол и тетрадки, карандаши, книги разложены по столу
в раз-навсегда заведенном порядке. Подоконник завален мелким слесарным
инструментом и часами с нелепо-яркими циферблатами: Пенкин слывет по окрестным
деревням искусным часовщиком.
К выбеленной мелом голландке придвинута
